— Не будет ли это новым тоталитаризмом? И разве можно заставить творить?
— Тоталитаризм – это ничего не означающий жупел. Всякое общество будет воспринимать и воспринимает как тоталитаризм и свое прошлое, и свое будущее. Даже соседние общества, чужие нам, если мы начинаем в них жить, а не сталкиваемся с ними как туристы или в пересказах СМИ – покажутся нам тоталитарными. Все незнакомое — «тоталитарно». Привычное, освоенное — наоборот, свободно. Собственное общество так же кажется тоталитарным тому, кто не умеет осваивать нормы, по которым оно живет. Поэтому всякие неудачники есть основной ресурс всяких революций. Что касается непосредственного ответа на вопрос, то отвечу: заставлять творить можно. Не конкретное что-то, а творить вообще. Идея «свободного творчества» распространилась сравнительно недавно, то есть в 19 веке. До этого, большинство творений хоть в музыке, хоть в архитектуре, хоть в живописи – делались на заказ. Я же даже не о заказе говорю, а просто о стимулировании любой творческой активности.
— Чтобы родилось что–то гениальное, требуется гений.
— Когда Гагарин полетел в космос, было понятно всем и каждому, что это не просто некий подвиг конкретного человека, это подвиг всей страны. Кто-то делал ракету, кто-то плавил сталь, кто-то высчитывал орбиты, кто-то учил этого мальчика в деревне. Думаете, с великими музыкантами, поэтами, философами не так же? Не возможен никакой гениальный мальчик-философ Иоганн Фихте, например, если нет системы образования, которая учит мальчика азам, если нет системы благотворительности, которая позволит ему продолжить обучение на деньги спонсоров, если нет системы высшего образования, которая позволит ему дальше двигаться. Если нет библиотек, а в них оригиналов и переводов всей предшествующей мировой философии. Если нет потребителей, которые ничего не понимая в том, что говорит Фихте, все же купят его, прочитают, и что-то поймут для себя на своем уровне. То, что я сказал для Фихте, верно для всех, потому что его путь типичен. Мальчика в деревне заметили, проспонсировали, потом он учился, издавался, прославился. Не то ли было с кем-то другим? С Шеллингом? С Хайдеггером? Всякий великий философ — есть плод напряжения всего народа. Что не означат, что и содержание своих мыслей он берет у народа. Скорее, потом уже народ берт свое содержание из мыслей этих великих. Есть две великих задачи — повышать уровень духа – раз, и делать так, чтобы уровень духа не падал — два. Так вот, единственная функция всего государственного аппарата только и состоит в том, чтобы следить за уровнем пола, а не за уровнем потолка. Да, нельзя искусственно повысить по заказу высшую планку, но можно по заказу искусственно завышать низшую планку. Больше ничем государство заниматься не должно. Вся экономика, кормежка, все различные системы министерств и ведомств только затем и нужны, чтобы низшая планка не падала, чтобы было свободное время у людей, чтобы был стимул к творчеству. Иначе, зачем вообще все? Подумайте, зачем вообще все? Неужто затем, чтобы жрать и тусоваться все больше и больше?
— В «Суверенитете духа» ты ратуешь за империю. Но так же можно спросить и тут. Зачем империя? Она все равно когда–нибудь умрет…
— А раз все умрет, тогда давайте жрать и тусоваться, а не империи строить… Так что ли? Взгляд на мир, в котором все умрет, то есть за смертью человека ничего не ждет, есть взгляд довольно поздний. Он, этот взгляд, назовем его материализм, есть побочная ветвь новоевропейской метафизики, причем ветвь вульгарная, попсовая. Это вообще не некое самостоятельное мировоззрение. Сейчас объясню.… Представь картину какого-нибудь Босха. Представь теперь, что какой-то подражатель срисовал с нее копию. Потом какой-то подражатель не просто срисовал, а просто нарисовал «что-то в этом духе», отбросив, все что по его мнению было рисовать трудно, или не имело смысла. Потом следующий орел делает с этой копии копии уже не картину, а просто черно-белый рисунок. А потом какой-нибудь горе–ученик еще с этого рисунка по памяти, а не глядя на него, рисует корявой рукой набросок. Вот эти окончательные каракули в которых уже не сохранены ни пропорции, ни детали, ни цвета, ни композиция, вообще ничего — эти каракули и есть материализм. В области мышления материалистическое мировоззрение (которое сейчас во всех школах и вузах по миру преподают, кстати) есть детские каракули в сравнении с полотнами Веласкеса, Гойи, Босха и проч. Наоборот, чем глубже тот или иной мыслитель, тем больше его убеждение, что после смерти что-то будет, то есть смертью ничего не заканчивается. А раз так, то становится вопрос о смысле жизни. Я сейчас не буду отвечать на этот вопрос, я не буду знакомить с вариантами ответов, которые есть. Я просто хочу обратить внимание на следующий факт: люди живут, не обязательно зная какой-то смысл. Вот бабка-бомжиха. Ей 70 лет. Она собирает объедки в помойке, с большим трудом ей дается каждый день жизни. Зачем она просто не ляжет и не умрет, с голоду, ли с холоду ли? Она что и впрямь надеется, что ее жизнь круто изменится, прискачет принц на белом коне и позовет ее замуж? Или она карьеру сделает? Или денег заработает? Ничего ее не ждет, но она годами длит это свое трудное существование. Это радикальный случай. Есть масса людей, которые уже точно не сделают никаких карьер, не заработают денег и не совершат ничего великого. И их жить будет меняться только к худшему. Их дети, если они есть – выросли и часто даже сами помогают родителям. Почему они все живут и живут? 60 лет… 70 лет… 80 лет…. Раньше считалось, что самоубийство грех, но новые поколения не так религиозны по всему миру. Есть масса религий, которые не осуждают самоубийства… Почему все тянут свое существование, даже если оно совсем закрыто, безнадежно?… А потому что интересно, что будет завтра! И более того, не в том смысле, что завтра новую серию того же сериала покажут. Нет, все ждут СОБЫТИЯ. Что-то типа Второго Пришествия. Собственно, все жду момента, когда их жизнь и обреете смысл. То есть, люди не умирают не потому что у них смысл есть, а потому что они его ждут. Как можно умереть, так и не узнав, зачем жил? И все не умирают, ждут, что что-то случится, что завтра все откроется, изменится. Это не сознательное желание, это совершенно смутное ожидание судьбы. И если в молодости это может быть заглушено каким-то смыслами типа любовь, работа, карьера, семья, дети, творчество, то к старости, особенно, если эти смыслы как-то реализованы, ожидание чего-то этакого, конца света, еще раз повторю несознательное, есть основной мотив продолжения жизни.
— Вернемся к вопросу об империях, я спрашивал немного о другом… Переформулирую: как получалось, что гибли великие империи, например, Рим, Византия, Османская Империя и уже не возрождались?. С чем это связано?
— Есть много ответов на этот вопрос, но лично меня интересует такой фактор как язык. Есть такое явление – обратное влияние неофитов на носителей языка. Условно говоря, жили раньше в поднепровье сарматы, народ иранской группы. А для их языка характерно специфическое «Г», которое, как «Х». То есть это акцент был тех, для кого язык славянский был не родной. А потом и сами славяне южные заразились этим акцентом и сейчас с этим акцентом говорят. То же самое касается грамматики. Она упрощается. Какой-нибудь негр или приехавший в Лондон прибалт не будет делать различий между пресент и презент континиус. Зачем? И так его понимают. Постепенно, в речи целых социальных групп вымываются времена, падежи, слова. Язык упрощается, чтобы быть удобным для вливающихся эмигрантов, но сами носители уже учат этот новый упрощенный язык, они берут его из СМИ, из газет, они уже с трудом читают собственную литературу. С одной стороны, можно радоваться, например, что английский распространяется по миру, что это язык международного общения. Но что это за язык? Это несколько выученных топиков. Типа: «Хау а ю?», ответ: « Ай эм файн, фэнкс». Скоро язык превращается в ритуальные жесты, набор смайликов, техническую поделку. Греческий язык был уничтожен эллинизмом. И греки уже никогда не станут теми великими древними греками, потому что на новогреческом нельзя мыслить. Нельзя мыслить на латинском, на английском. К сожалению, похоже, уже и на русском. Другая сторона процесса – насыщение языка иностранными словами, так, что носители языка употребляют теперь слово функционально, не слыша его «внутреннюю форму», не слыша корня. Слова становятся чистыми знаками, они не провоцируют созерцание, исполнение интенции, не провоцируют трансгрессии смысла, метафор, не провоцируют мышления. Так же как, символьная запись, типа математической. Мышление становится чем-то типа счета. Все имперские языки нацелены на включение новых слов, а не на исключение (как языки маленьких народов). Русский — страшно имперский язык, в нем какое-то фантастическое количество иностранных заимствований, которых русский не боится. С каждым годом их все больше. То есть, империи — большие плавильные тигли народов, так примтивизировали свой язык, что этот язык сам порождал дебилов. То есть, нельзя не быть дебилом, если ты мыслишь на этом языке. А дебилы уже, соответственно, не способны поддерживать империю. При этом, разница между дебилом и не дебилом не видна на первый взгляд. Византийский грек и грек времен Гераклита вроде те же греки. Или, например, нынешних американцев, конечно, можно назвать дебилами, но вроде бы и другие не лучше… А, на самом деле, лучше…. Вот такая теория.Россия, тем ни менее, находится в лучшем положении, потому что все 1000 лет ее истории постоянно существовал и воспроизводился древнеславянский, церковнославянский язык, который знала вся элита, по Псалтыри и Евангелиям. И этот источник постоянно не давал деструктивным силам взять верх. Сейчас многие жалуются, что в Церкви служба непонятна. Я тоже считаю, это безобразие! Поэтому предлагае не перхеод на русский современный, а наоборот обязательное изучение церковнославянского и древнерусского Вов всех школах с первого класса. Это даст потрясающий эффект для культуры, для языка, для мозгов. Для всего. В принципе, можно все это показать на массе исторических примеров – будет доктрина, не просто докторская диссертация, а целая парадигма. Это вообще не выпад против империй, это скорее урок. Надо все строить так, чтобы не понижался уровень. Все империи стремились к тому, чтобы достичь вершин, достичь потолка, порой ценой понижения уровня пола. На самом деле, политика должна заниматься только уровнем пола, а потолок пусть двигают свободные творческие силы. Не надо государству делать так чтобы все были Гете и писали «Фауста». «Фауста» новый Гете напишет сам. Государство должно следить, чтобы не дай Бог за год, количество двоечников не увеличилось в сравнении с отличниками. Кстати, США с этим не справляются. Они радуются, что качают мозги со всего мира и 75% нобелевских лауреатов у них живет. Ха. Но что у них творится в средней школе? Вот там и смерть Кащея. Вся система образования в США построена на то, чтобы помочь сильному. Уже в школе выявляют таланты, тут же находятся какие-то спонсоры и фонды, которые тащат гения в частную школу, дальше его прямой путь в Йели и Массачусетсы. А там выпускникам уже зарезервированы места в Администрации Президента, в ведущих фирмах на Уолл-Стрит. Ситуация, как у нас, когда выпускник МГУ вынужден сам себе искать работу и работать за 1 тыс. долларов в месяц – там немыслима. Это чудовищная расточительность. Выпускник ведущего вуза в США уже сразу в первый год имеет шансы получить 100 тыс. в год, кто в 35 лет не стал миллионером — тот неудачник, и таких мало. Всякий, кто вообще не попал на этот путь – кто обракован на ранней стадии, тот никак не стимулируется. Система не помогает слабым, она бросает их, и говорит им: помогай себе сам. У нас, наоборот, умный Петя, который за 5 минут решил задачу, вынужден скучать весь урок, пока учительница возиться с отстающим Вовочкой. Обе системы — крайности. Но американская опасней. Когда рухнул СССР, было тяжело, но не дошло даже до кровопролития. Когда рухнет США (а это уже показал пример Нового Орлеана) там орды орков будут жрать друг друга в самом прямом смысле. Съедят и всю элиту. Их империя не возродиться после падения. А наша – еще может.
