К этому же времени относятся и первые серьезные попытки наладить производство собственного оружия. Для власти стало очевидно, что поставки оружия из-за рубежа делают Россию крайне зависимой. Уже в 1632 году голландский купец Андрей Виниус получил концессию на устройство около Тулы заводов для выделки чугуна и железа, обязавшись при этом по сниженным ценам изготовлять для русских пушки, ядра и ружейные стволы. Именно с тех времен и ведут отсчет своей истории знаменитые тульские оружейные заводы, позже властью национализированные. Чтобы обеспечить тульские заводы рабочей силой, к ним приписали целую волость, чем было положено начало классу заводских крестьян — будущему пролетариату.
Тогда же гамбургский купец Марселиус получает 20-летнюю концессию на устройство «железоделательных» заводов по рекам Ваге, Костроме и Шексне. При Алексее Михайловиче начинается строительство и других заводов: по производству стекла, поташа и так далее. Самые разные иностранные специалисты текут в этот период в Россию рекой. Главное условие приглашения: им всем вменяется в обязанность обучать русских людей своему мастерству, не скрывая от учеников никаких секретов. И это все, подчеркиваю, до Петра.
Помимо создания армии Алексей Михайлович начинает задумываться и о строительстве флота. От Балтики русские отрезаны шведами. Северные гавани в Архангельске и других местах слишком удалены не только от самой Москвы, но и от западноевропейских рынков. Выход на Каспий пока еще больших выгод не сулит. Тем не менее в качестве пробного шара решено с помощью голландцев построить первое большое морское судно для Каспийского моря. В 1669 году на Оке, в Коломенском уезде, в селе Дединове был спущен на воду первенец русского флота корабль «Орел».
Полет «Орла» оказался, правда, недолгим: уже в 1670 году он попал в руки восставших казаков Степана Разина и был сожжен. Неудачей закончился и проект аренды за рубежом целой гавани для русских кораблей. Задачу создания флота пришлось временно отложить, но, отметим, и она была четко сформулирована до Петра.
Уже классикой стали рассуждения о балтийской мечте Петра I, однако и она как разработанная в деталях, долгосрочная внешнеполитическая доктрина на самом деле была рождена в голове ближайшего помощника Алексея Михайловича, первого русского канцлера Афанасия Ордина-Нащокина.
Ради выхода к Балтийскому морю канцлер считал необходимым совершить во внешней политике страны принципиальный и крутой поворот, поступиться многим, в частности Малороссией. По мнению Ордина-Нащокина, Малороссия не стоила тех усилий, что затрачивала на ее освобождение Россия. С другой стороны, выход к Балтике сулил не только огромную экономическую выгоду, но и открывал возможности всестороннего сближения с Западной Европой. Во имя достижения этой важнейшей для России цели Ордин-Нащокин выступал за союз с давним противником русских — Польшей, поскольку знал, что поляков гегемония шведов на Балтике также изрядно раздражает. Вот и Петр — только много позже — ради той же цели заключил тайный союз как раз с польским королем и саксонским курфюрстом Августом II.
Наконец, именно эпоха Алексея Михайловича и породила тот тип людей, которых мы по привычке считаем людьми петровского времени. Близость взглядов Ордина-Нащокина с балтийской мечтой Петра очевидна, но далеко не только это их сближает. Будучи государственным человеком, первый русский канцлер, прекрасно знавший западноевропейский политический и экономический строй, показал себя, как точно подмечает историк Сергей Платонов, «наиболее ранним насадителем в Москве понятий бюрократического абсолютизма и меркантилизма». То есть, иначе говоря, и в своем менеджменте канцлер во многом предвосхитил петровскую эпоху.
Его политический кругозор выходил далеко за рамки внешнеполитических интересов, он с не меньшим энтузиазмом прорабатывал различные вопросы государственного управления, считал, что строгая управленческая система предполагает не только повышение ответственности за порученное дело, но и большую самостоятельность исполнителей. Нельзя везде действовать по указке сверху, утверждал канцлер, любой руководитель должен уметь правильно оценивать ситуацию, проявлять инициативу и брать на себя ответственность за решение.
Способность проявлять личную инициативу и деловую хватку Ордин-Нащокин называл «промыслом». Он ставил умение мыслить самостоятельно очень высоко. Канцлер писал:
Лучше всякой силы промысл, дело в промысле, а не в том, что людей много; и много людей, да промышленника нет, так ничего не выйдет, вот швед всех соседних государей безлюднее, а промыслом над всеми верх берет; у него никто не смеет отнять воли у промышленника; половину рати продать да промышленника купить — и то будет выгоднее.
И мысль, и стиль Петра Великого. Но вот сказано это задолго до него.
Кстати, Ордин-Нащокин стал и первым государственным человеком в России, попытавшимся всерьез бороться со взяточничеством, кумовством и местничеством на службе, чем нажил себе, естественно, немало врагов. Сохранилось несколько записок, поданных канцлером по этому поводу государю. Он писал царю:
Не научились посольские дьяки при договорах на съездах государственные дела в высокой чести иметь, а на Москве живучи, бесстрашно мешают посольские дела в прибылях с четвертными и с кабацкими откупами.
Или еще одно любопытное замечание, высказанное им:
У нас любят дело или ненавидят его, смотря не по делу, а по человеку, который его делает…
Как видим, Алексей Михайлович и сотрудников умел подбирать толковых, и сам делал немало и двигался в том же направлении, что потом Петр. Только вот двигался без суеты и шума, чтобы ничем не смутить покой своих подданных. А памятника «тишайшему» из государей почему-то нет.
Впрочем, памятниками у нас заведует не народ. Мы же не в «земле Офирской» живем.
Квадратура круга Петра Великого
Сегодня петровские реформы прикрыты уже толстым слоем книжной пыли и мифологии, всегда стремившейся в воспитательных и патриотических целях просеять исторические факты через цензурное сито. Отчасти грешила этим даже дореволюционная патриотическая история, но особая заслуга здесь принадлежит, конечно, советской эпохе.
Во времена большевиков Петр I считался единственным «хорошим» царем. И потому, что по-пролетарски сам любил поработать у токарного станка, и потому, что был близок коммунистам своим революционным духом, и потому, что в своей решительной ломке старого, точно так же, как и большевики, не очень задумывался о цене преобразований. Слова «мы за ценой не постоим», сказанные в советские времена и по другому поводу, тем не менее вполне вписываются и в петровскую эпоху. Петр был человеком бесконечно щедрым и легко распоряжался и своей собственной, и чужими жизнями.
Многие десятилетия, если не века произведения для детей и юношества о Петре I удивительно напоминали нравоучительные церковные пособия. Может быть, поэтому портреты Петра Великого одинаково популярны в кабинетах и либералов, и коммунистов. И те, и другие учились в одной школе и читали одно и то же житие. А потому реформ без ломки костей через колено они просто не представляют.
