Книга Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева, страница 51. Автор книги Петр Романов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева»

Cтраница 51

Однажды Шагинян, чтобы окончательно сделать из Ильича всеобщего и доброго знакомого, проехала половину Франции в поисках ленинского автографа в одном из провинциальных ресторанчиков: "Спасибо за вкусную омлетку".

Сталину с мифотворцами повезло куда меньше. Они высекали из мраморной глыбы изваяние божества, на которое потом дрожащей рукой (идол не дремал и всегда мог разгневаться) наносили некое подобие живых черт. Мрамор, однако, холоден, а под ударами разочарованной толпы хрупок.

В отличие от сталинских мифотворцев, Шагинян мудро, кропотливо и предусмотрительно "отогревала" ленинский монумент, а в человека можно не только верить, его можно еще любить, а главное — прощать.

Даже с точки зрения современной политической технологии это, конечно, лукавая, но высококлассная работа. Мариэтта Шагинян отдает дань уважения могучему ленинскому уму, принципиальности, педагогическому дару Ильича, даже желудку (почему бы и нет), его товарищеской простоте и скромности.

Как быть с бесчеловечной Гражданской войной и мировой революцией? Что делать, если средством для достижения поставленной цели у пролетарского вождя стало все: собственная жизнь, жизнь товарищей по партии, Россия, Европа, Восток и Запад? На эти вопросы не отвечает никто из тех, кто творил миф. Вся многотомная "лениниана" — это всего лишь рассуждение о ленинских калошах во время вселенского потопа. Утопленники "лениниану" не волновали совершенно.

И тем не менее миф работал. Более того, отчасти даже не без пользы. Он привел в партию и тех, кто уже на закате советской эпохи попытался, правда безуспешно, реформировать КПСС. Недаром самым первым лозунгом внутрипартийных реформаторов стал призыв вернуться "к ленинским нормам партийной жизни". Это единственная позиция, на которой раскольники могли поначалу закрепиться без риска быть немедленно растоптанными партийными носорогами. Охраняло смутьянов все то же священное "ленинское табу".

Позже именно эти смутьяны, "дети Шагинян", встали во главе всех важнейших политических течений в новой России. В том числе и по этой причине сказка о человечном вожде, полагаю, еще поживет.

Так что ленинский миф сложен из прочного материала, и идти на него со стеклянным тараном — а это случается нередко — по меньшей мере глупо.

Чего стоят, например, примитивные попытки сделать из Ленина маньяка, подобие серийного убийцы с психическими отклонениями. Некий психоаналитик, рассказывая, как малыш Ульянов откручивал ноги у подаренной ему игрушечной лошадки, сделал, например, на этом основании глубокомысленный вывод о врожденной склонности будущего вождя к насилию. Сколько сломанных в детстве игрушек на счету мировой демократии, психоаналитик при этом почему-то не вспомнил. А жаль. Кстати, Ильич в детстве еще и разбил графин.

Другой антикоммунист всерьез упрекал Ленина в том, что тот недостаточно читал. Если бы вождь прочел труды такого-то социолога и такого-то экономиста, утверждал он, то марксист, несомненно, изменил бы свои взгляды.

Ну что тут скажешь. Ленин прочел за свою жизнь больше книг, чем подавляющее большинство бывших и действующих ныне политиков. Читал он постоянно, не мог не читать и, сколько бы ни читал, испытывал книжный голод. Многие месяцы его жизни прошли в читальных залах крупнейших европейских библиотек, где он изучал труды на английском, немецком, французском, итальянском и на некоторых других языках. И все это были серьезные фолианты или подшивки европейских газет.

Ленин прочел больше антикоммуниста Черчилля и намного больше антикоммуниста Рейгана. Больше многих членов нынешнего Европарламента, Конгресса США, российской Думы и израильского Кнессета. Подозреваю, что Ленин прочел больше книг, чем сама мать Тереза. Но так уж вышло, что благодать сошла не на него.

Может быть, как раз наоборот: матери Терезе просто повезло, что она в юности не прочла Чернышевского?

Еще в советской школе, зачитываясь до дремоты очередным сном Веры Павловны, я испытал искреннее недоумение: что же могло так горячо заинтересовать вождя мирового пролетариата в безнадежно скучной книге Чернышевского "Что делать?".

По нынешним временам роман и вовсе трудно переварить. Тем не менее единожды прочесть его рекомендую. Хотя бы для того, чтобы понять, с какой малости начинается иногда большая беда. Главный персонаж книги, некто Верочка Розальская, как пишет Чернышевский, "от мысли о себе, о своем милом, о своей любви… перешла к мыслям, что всем людям надо быть счастливыми и что надобно помогать этому скорее прийти".

Здесь и лежат истоки ленинизма. Владимир Ульянов рассказывал, что перечитал роман "Что делать?" "за одно лето раз пять, находя каждый раз в этом произведении всё новые волнующие мысли". Впрочем, главная мысль уже прозвучала: счастливыми должны быть все и "надобно помогать этому скорее прийти".

Следует признать, что зачитывались романом Чернышевского в ту пору многие молодые и немолодые уже русские интеллигенты. Секрет был в том, что роман воспринимался не как рядовое чтение, а как революционная каббала, наполненная, дабы избежать цензуры, разнообразными намеками и символами. Эта книга читалась по пять раз за лето (и не одно лето подряд), потому что изучался не столько текст, сколько подтекст. Отсюда у Ленина и появлялись "всё новые волнующие мысли".

Юный Ульянов отнесся к книге необычайно серьезно. Своим доскональным знанием романа Ленин поражал собеседников и многие годы спустя, уже перелопатив всего Маркса, Энгельса, Фейербаха и Гегели. Однажды уже в зрелом возрасте, беседуя о книге Чернышевского, он с подростковым воодушевлением воскликнул: "А даму в трауре помните? Она зовет в подполье. В этом же весь смысл!"

Сны эмоционально отзывчивой Веры Павловны Розальской, а всего их в книге четыре, были наполнены массой воодушевляющих интеллигенцию символов, причем чаще всего собеседницей Верочки являлась некая дама — то мрачная, то веселая, то в трауре, то в праздничном одеянии. Помимо того, что дама была столь переменчива, она и разговаривала исключительно эзоповым языком. В первом сне загадочная незнакомка становилась то француженкой, то англичанкой, то русской, то немкой, а на прямой вопрос об имени и отчестве отвечала возвышенно, но уклончиво: "Ты меня зови любовью к людям".

После дешифровки оказывалось, что даму на самом деле зовут Революция, а все ее иностранные облики намекали на то, что грядет не просто очередной русский бунт, а революция общеевропейская. Когда дама явилась Верочке в трауре, это означало (как мы уже знаем от Ильича), что революционерам пора уходить в подполье. А когда в финале дама, сбросив траур, появлялась в розовом платье, розовой шляпке и белой мантилье, это, естественно, означало обязательную победу.

Являлось во снах и само светлое будущее:

…золотистым отливом сияет нива… лес пестреет цветами… порхают по веткам птицы… солнце льет свет и теплоту, аромат и песню, любовь и негу.

В общем, я, конечно, не прав: по-своему это была занимательная книжка.

Помимо массы загадочных дам, есть в романе и ярко выраженное мужское начало — г-н Рахметов, тот революционный рычаг, с помощью которого можно перевернуть мир и двинуть его наконец по дороге к счастью и "неге". И этот персонаж романа оказал на Володю Ульянова немалое влияние, хотя к реальной жизни имел точно такое же отношение, как сложносочиненные сны Верочки Розальской.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация