Отношения России с Ираном в историческом и геополитическом плане повторяют отношения с Турцией. Постсоветский Прикаспий, включая его российскую часть, – «северные территории» Персии, отторгнутые у нее Российской империей, Гилян и Мазандаран до 1726 г. входили в империю Петра Великого. Заключенный в начале ХХ века российско-британский договор о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете был началом конца иранской государственности. Только революция 1917 г. спасла Иран от раздела, точно так же, как принятая на Тегеранском совещании резолюция «Большой тройки» завершила период, когда советские войска могли быть введены на иранскую территорию, не нарушая норм международного права. Современные претензии Ирана на 20 % бассейна Каспийского моря затрагивают интересы Азербайджана и Туркменистана, касаясь России и Казахстана лишь косвенно, однако могут в перспективе послужить причиной регионального конфликта, сталкивающего РФ и ИРИ. Иран, в отличие от Турции, в потенциальном столкновении с Россией может рассчитывать только на собственные силы, имея «в тылу» конфликты с соседями по Персидскому заливу, Израилем и Западом – в первую очередь США и Великобританией. Поставки Ирану вооружений и военной техники со стороны Китая, не исключенные в случае его столкновения с Западом, маловероятны в случае конфликта с Россией, сотрудничающей с КНР в ШОС. Попытки вступления в ШОС самого Ирана блокируются санкционным режимом ООН в отношении этой страны. Санкции осложнили и сотрудничество РФ с ИРИ в военной и военно-технической сфере. Расширение экономического сотрудничества Москвы и Тегерана также замедлилось, остановившись на минимально-достаточном уровне.
Иранская армия и силы Корпуса стражей исламской революции вооружены устаревшим оружием, однако многочисленны, мотивированы и имеют боевой опыт, полученный в войне с Ираком 80-х годов, борьбе с сепаратистами, террористами и наркоторговцами на собственной территории и в приграничных районах Ирака, Афганистана и Пакистана, противостоянии с Израилем и Саудовской Аравией. Как и в ситуации с Турцией, фактор ядерного сдерживания играет для России на иранском направлении ключевую роль. Получение ИРИ ядерного статуса в военной сфере, вероятность которого чрезвычайно высока, существенно снижает это преимущество. Появление у Ирана атомной бомбы обрушит режим нераспространения и спровоцирует гонку ядерных вооружений, осложняя отношения РФ с ИРИ. В то же время военный удар по ядерным объектам Ирана или его экономической инфраструктуре, помимо дестабилизации южного Прикаспия, вызовет поток беженцев в Армению, Азербайджан и Россию, оцениваемый, в зависимости от интенсивности и продолжительности военных действий, от 300 тысяч до 2 миллионов человек. Отсутствие в этих странах структур, способных принять такое количество беженцев, включая институты их фильтрации, вызывает жесткое неприятие Россией идеи военного удара по Ирану, несмотря на пробуксовку миротворческих инициатив, в том числе российских, призванных разрешить иранскую ядерную проблему. В то же время отказ Ирана от российско-французских поставок ядерного топлива и участия в ядерном депозитарии в Ангарске ясно свидетельствует о подлинных намерениях Тегерана в этой сфере.
Отметим, что в отличие от Турции, которая может лишь пытаться задействовать в случае конфликта с Россией потенциал исламистских радикалов, Иран имеет соответствующий опыт. Этот опыт включает создание и поддержку военно-террористических структур, транспортировку для них вооружений и военной техники на дальние и сверхдальние дистанции. Реорганизацию после военных поражений – Хизболлы в 2006 г., ХАМАСа в 2009 г. Теракты против посольств – в Аргентине, организацию массовых волнений – на Бахрейне и в Ливане, поддержку местных этнических формирований – в Ираке, Афганистане и Йемене. ИРИ, в случае принятия руководством этой страны соответствующего решения, может за 4–6 месяцев создать в Дагестане и других проблемных регионах российского Северного Кавказа обстановку, близкую к ситуации в Южном Ливане. Не стоит забывать, что практика использования «шахидов-самоубийц» была широко распространена в Иране в годы иракской войны. В настоящее время вооруженные силы ИРИ имеют в своем составе на случай «асимметричной войны» подразделения «камикадзе», в том числе в составе военно-воздушных сил и военно-морского флота. В настоящее время поддержка Ираном террористического подполья в России не отмечена, однако инфраструктура иранского влияния создана на всей территории страны (в том числе в Новосибирске, Казани, Астрахани, Санкт-Петербурге и Москве), включая сеть культурных центров, стиль работы которых напоминает хорошо известные отечественным специалистам Совзарубежцентры. По мнению экспертов, Иран может использовать влияние в этнических диаспорах России для доступа к закрытой информации политического и военно-технического характера, а также, в случае конфликта интересов, провоцирования массовых волнений в городских центрах.
Ослабление государственной власти в Пакистане и возможная в среднесрочной перспективе дезинтеграция этой страны обострят для России проблемы афганского наркотрафика, радикального исламизма, проникновение которого в РФ возможно через центральноазиатские диаспоры, и нераспространения оружия массового уничтожения. Неизбежное после вывода американских войск из Афганистана возвращение к власти в этой стране талибов означает вытеснение из афгано-пакистанского пограничья в страны Центральной Азии и Россию исламистских вооруженных формирований из числа их граждан, включая «Джамаат Булгар» и другие радикальные группировки. Ядерная программа Пакистана для режима нераспространения опаснее иранской: в случае потери правительством контроля над страной высока вероятность попадания в руки исламистов или «на свободный рынок» расщепляющих материалов, оборудования, ядерных зарядов и их носителей. Альтернатива – перемещение пакистанского ядерного комплекса за пределы страны, на территорию Саудовской Аравии или Ирана. Реальных инструментов, позволяющих контролировать Пакистан, в настоящий момент не существует. Задача эта в перспективе может быть решена только Индией – военным путем, что делает этот вариант сомнительным, или Китаем. Усиление КНР в постсоветской Центральной Азии и Афганистане, экономическое и военно-политическое партнерство с Пакистаном дают Китаю шанс на успешное вмешательство в зоне АфПака после ухода оттуда войск США с минимальным применением силы.
Так называемая «арабская весна» вовлекает исламистов в борьбу за власть в Тунисе, Египте, Ливии, Сирии, Йемене и других странах БСВ и Африки, где они могут, интегрировавшись во властные структуры, получить доступ к государственным ресурсам. Именно в этом направлении эволюционируют «Братья-мусульмане». Опираясь на отечественный исторический опыт, можно предположить, что синтез политического ислама и государственных институтов произойдет за счет исламизации этих институтов, включая вооруженные силы, и радикализации политики стран, в которых исламистам удастся стать частью государственной системы. В российской политике последних лет можно отметить налаживание на среднем бюрократическом уровне контактов с ХАМАСом и «Хизболлой», в рамках партнерства с Сирией, и вовлечения в эту деятельность Турции. События в Сирии и Ливане, а также расхождение Анкары и Дамаска ставят под сомнение долговечность этой схемы. Не исключено, что лоббирование рядом депутатов Государственной думы исключения «Братьев-мусульман» из списка террористических организаций, составленного российской Госпрокуратурой, предполагает попытку использования этой организации как канала связи России с исламскими радикалами. Провал предшествующих попыток такого рода, а также соответствующий израильский, европейский и американский опыт позволяют предположить, что исламисты в конечном итоге переиграют Москву так же, как Иерусалим, Брюссель и Вашингтон. При этом тактическая пауза в войне России с радикальным исламом может быть полезна, частично ослабив давление на нее сил «мирового джихада».
