Однако же Париж и Лондон, что называется, ещё трепыхаются. Амбиций у них много. Да и экономика, не в пример государствам Южной Европы, пока ничего. Хотя они не Германия и тем более не США. Которые, отметим, наряду с СССР во второй половине ХХ-го века сделали всё возможное, чтобы разрушить британскую и французскую колониальные империи.
Разумеется, не из альтруистических соображений. Значительная часть британских военно-воздушных и военно-морских баз в Карибском бассейне и в Индийском океане досталась американцам от англичан. Равно как и зоны влияния в Северной Африке и Индокитае — от французов.
С лингвистической точки зрения французскому языку повезло намного меньше, чем испанскому и даже португальскому. Стран, население которых говорит по-французски, не в пример больше, но что это за страны? Слаборазвитые государства Африки. Кое-кто на Карибах и в Азии. Ну, есть ещё Французская Гвиана и Французская Полинезия, Квебек и чуть-чуть Луизианы. Валлоны в Бельгии. И всё.
Утешение не слишком убедительное. Что до английского — тут даже сравнивать не имеет смысла. Именно он и есть лингвафранка современного мира. А настоящая лингвафранка, то бишь язык франков, в этом самом современном мире не прокатывает. Это может нравиться или не нравиться, но это факт. Так проходит земная слава. Как изрекали древние римляне, когда им хотелось пофилософствовать.
Австрия — та самая европейская империя, от которой мало что осталось. Входившие в её состав Чехия и Словакия, Венгрия и Словения — государства, ныне самостоятельные. И таковыми останутся. Все прочие австрийские, а точнее, австро-венгерские земли вошли в состав Польши, Украины, Италии и остальных её соседей.
Горе побеждённым. Хотя с точки зрения культуры, экономики, уровня жизни и прочих милых типично европейских частностей Вена куда больше, чем столица маленького европейского государства. Как, впрочем, и Прага или Будапешт. Однако обе эти крупные европейские столицы ни имперских амбиций, ни связанных с ними комплексов не имели и иметь не собираются.
Хотя зарубку на память насчёт исторических провинций, оказавшихся частью других государств, их население хранит. Румынская Трансильвания — самый острый вопрос Восточной Европы после распада Югославии. Вена же политическая живёт буквально по Фрейду.
Тем более что во времена холодной войны привилегии нейтрального государства на границе между Западной и социалистической Восточной Европой использовались Австрией на полную катушку. И сообщали этой стране статус, служивший некоторой компенсацией за утерянное величие времён Марии-Терезии и Франца-Иосифа.
Национальные идеи прочих европейских государств — итог длинного исторического пути в качестве независимых монархий либо бывших вассальных территорий, ставших монархиями. Ну или чьих-то провинций. Которые самостоятельными государствами не были и стали ими только после распада чего-то большого, в том числе Оттоманской и Российской империй.
Государственный статус эта последняя категория европейских стран получила со всеми приличествующими ему комплексами, ксенофобией и конфликтами. Откуда, собственно, и проистекают все проблемы Балкан и постсоветских государств Восточной Европы во взаимоотношениях между ними. А также с Турцией и Россией.
Такая вот проблема отцов и детей в межгосударственном восточноевропейском формате. Балканская базаровщина и толковище на вече новгородском. Только вместо лягушек режут, выясняя отношения, живых людей. Безжалостно и, судя по истории недавнего распада Югославии, в большом количестве.
Скорее всего остаточные европейские проблемы помогла бы решить только намного более серьёзная, чем сегодня, кантонизация Европы. Учитывающая претензии, амбиции и особенности не только европейских стран как таковых. Но и основных, или вообще всех без исключения, составляющих эти страны провинций. На общеевропейском уровне.
Однако это означает перераспределение полномочий и важных функций центральных правительств не только в пользу Брюсселя, с чем они под давлением обстоятельств как-то примирились. Но и в пользу находящихся под их сегодняшним контролем регионов.
То есть в такой Европе в перспективе государства могут просто отмереть. Либо их вес понизится до уровня, никак не сопоставимого с уровнем сегодняшним. И зачем им такая конструкция? Ну, устойчивость Европы будет вроде бы как повыше. А если наоборот? И кто тут что-то может гарантировать?
Если Каталония, Эльзас, Шотландия, Бавария или Пруссия будут решать свои вопросы с Фландрией, Австрией, Чехией, Пьемонтом и Тосканой, что будут представлять собой нынешние европейские тяжеловесы: Великобритания, Франция и ФРГ? Кому в Лондоне, Париже и Берлине это нужно? Да и Брюссель, который ещё как-то справляется с союзом двадцати восьми государств, что будет делать с парой-тройкой сотен составляющих их территорий?!
Так что единственное государство Европы, которое живёт кантонами, как жило всю свою историю, — это Швейцария. Немецко-, франко— и италоговорящее население которой, разбавленное ретороманцами, остаётся островом консервативного устройства в центре левого европейского колхоза, во многом печально напоминающего СССР.
Поскольку любому центральному правительству, пусть даже такому слабенькому, как общеевропейское, палец в рот не клади. Схарчит всю руку. Это в Европе знают все. Что с печальной последовательностью непрерывно подтверждают евробюрократы. То есть все те, кого мы видим в качестве официального Брюсселя.
Последние, вопреки всем исходным преимуществам своего положения, умудряются превратить европейские плюсы в минусы, а достоинства в недостатки. Вроде бесконечных инструкций, правил, норм и стандартов, не пойми отчего и зачем введённых ограничений и прочего маразма, для отечественной публики памятного по временам советской власти.
Хотя было в ней много чего хорошего. Как есть много хорошего и в единой Европе. И похоже, что пока больше, чем плохого. Иначе вся эта единая Европа просто перестала бы существовать. Уж очень разное в ней население. Что вызвано самыми что ни на есть объективными историческими причинами.
Европейцы западные и восточные, северные и южные
Когда СССР завершал свой исторический путь, перестав быть «империей зла», он ушёл из стран, взятых Москвой под контроль по результатам Второй мировой войны. Оставляя на произвол судьбы союзников и сателлитов. Не пойми с чего разваливая всё мировое и европейское мироустройство. Но в Германии тогда царила большая эйфория.
Берлинская стена обрушилась. Любимец мировой элиты душка Горби сдал всё, не им завоёванное и отстроенное, ни за грош. С одной стороны. Однако разделённая на три части Германия получила шанс объединиться. И в полной мере этот шанс использовала. С другой.
Что было не только гуманно и хорошо, но и по-человечески понятно. По крайней мере, с точки зрения тех, кто всю свою жизнь прожил под советской властью. Десятки лет восточные немцы бежали на Запад, к родственникам и нормальному человеческому существованию. Под пулемётами. Или под страхом тюремного заключения — в лучшем случае.
