Призывая к «равным возможностям для всех», Клинтон переводил давний тезис демократов, сулящих стране динамичный рост, на язык низших слоев общества. Отстаивая принцип «равной ответственности», он стремился стереть партийные границы и протягивал руку республиканцам в их борьбе с преступностью и чрезмерным расширением системы пособий. Его принцип «общинности» предполагал реформу исполнительной власти, которой предстояло стать катализатором деятельности всех секторов общества и воодушевлять людей на работу ради улучшения качества собственной жизни.
Однако как и Бушу — а равно всякой компании или организации, стремящейся к обновлению, — Клинтону предстояло выбрать ключевые моменты, которые бы свидетельствовали о происходящих сдвигах. Он остановился на трех — преступность, пособия и налоги.
До Клинтона демократы рассматривали любое обсуждение проблем преступности так, словно последняя сводится исключительно к проявлениям расизма. Отвергая мысль, будто преступность — это общенациональная проблема (точно так же, как республиканцы в 1990-е годы всячески настаивали, будто образование следует отдать на откуп местной власти), демократы выступали против смертной казни и поддерживали либеральные вердикты Верховного суда.
Клинтон же с самого начала повел себя иначе. По странному совпадению первая трудная проблема, с которой он столкнулся в ходе кампании 1992 года, была, как и у Буша, связана со смертным приговором. Речь шла о некоем Рики Рэе Ректоре, душевнобольном человеке, убившем офицера полиции. Многие видели в этой истории яркий пример бесчеловечности самого института смертной казни. Либералы традиционной закваски требовали от Клинтона даровать жертве помилование, но он отказался.
Всего четыре года назад Майкл Дукакис, тогдашний фаворит демократов, сильно подорвал свои шансы, не выказав никаких эмоций при ответе на вопрос, стал ли он ратовать за отмену высшей меры наказания, если бы речь шла о человеке, изнасиловавшем и убившем его жену. Быть может, приведенные им статистические данные и свидетельствовали о том, что смертная казнь не предотвращает убийства, однако сама его вялая реакция явно подорвала душевный контакт претендента с избирателями, которых по-настоящему волновала эта проблема.
Не забывая об этом уроке, Клинтон отказал в помиловании Ректору. Более того, он прервал поездку по стране и вернулся в Арканзас специально для того, чтобы сказать «нет» в ответ на просьбу о помиловании Стивена Дугласа Хилла, двадцатипятилетнего преступника, приговоренного к смертной казни. Именно тогда «Вашингтон пост» отметила, что на эти два случая «часто ссылаются, дабы подчеркнуть, что позиция Клинтона по вопросу смертной казни и некоторым другим вопросам превращает его в «другого демократа».
Быть может, еще более определенно Клинтон отошел от демократической ортодоксии, выступив в рекламном ролике с посулом «положить конец пособиям в их нынешнем виде». Настаивая на том, чтобы люди, их получающие, зарабатывали пособие, Клинтон выступал скорее как республиканец, нежели демократ. На съезде 1992 года он заявил: «Работать должны все. Пособие — это дополнительный шанс, но отнюдь не образ жизни».
Демократы давно убедили себя, что любые попытки подвергнуть сомнению право на пособие — это форма расизма. Стоило заговорить на эту тему, как либералы начинали понимающе кивать головой: «Ясно-ясно, к чему вы клоните. Вы пытаетесь сыграть на расовых предрассудках. Только прямо не говорите».
Билл Клинтон решил сказать прямо. Он призывал к тому, чтобы как следует присмотреться к беднякам, получающим пособие, и честно рассудить, действительно ли оно помогает им выжить или загоняет в тупик зависимости. Перехватывая у республиканцев их традиционную тему, он напирал не на праздность бедных, но на достоинство ответственной работы.
Свой глубокий вираж Клинтон завершил обещанием снизить наполовину дефицит федерального бюджета к концу первого президентского срока. Имея за плечами нашумевшую историю борьбы с налогами в качестве губернатора Арканзаса, Клинтон тем не менее счел нужным дистанцироваться от того, что Рейган, суля среднему классу сокращение налогов, любил называть «демократическим пристрастием к налогам и тратам».
Окрашивая свою вновь обретенную позицию в христианские тона, Клинтон называл ее Новым заветом. Время разбухшего управленческого аппарата и бесплатных обедов, «изнеженных тиранов» и преступников подошло к концу. Клинтон — «новый демократ».
Подтвердил Клинтон свой сдвиг вправо, и когда в ходе кампании 1992 года резко выступил против джазовой певицы Лайзы Уильямсон, она же сестра Сулджа, которой приписывали такое высказывание: «Если черные каждую неделю убивают черных, почему бы не потратить неделю на убийство белых?» «Если поменять местами слова «белый» и «черный», — заметил Клинтон, — можно подумать, что это сказал Дэвид Дьюк» (известный расист из Луизианы).
Набрав всего лишь 43 процента от общего числа голосов, Клинтон тем не менее выиграл схватку за Белый дом — 19 процентов оттянул на себя независимый кандидат Росс Перо. Опросы общественного мнения показали, что 35 процентов из 43 были обеспечены традиционным демократическим электоратом — либералами и представителями национальных меньшинств, солидарно поддержавшими кандидатуру Клинтона. Но остальные восемь — а они-то и имели критическое значение — дали умеренные, всерьез поверив в то, что Клинтон — демократ новой волны. Вот классический пример триангуляции в действии.
Но, достигнув желаемого, Клинтон как будто вновь качнулся к своим. Демократы контролировали обе палаты на Капитолийском холме, и Клинтон внимательно прислушивался к призывам спикеров Джорджа Митчелла (сенат) и Тома Фоли (палата представителей) к партийному единству и дисциплине.
Их песни — песни сирен — оказывали гипнотическое воздействие. Заверяя в неизменной лояльности, они призывали вновь избранного президента — молодого человека со стороны, почти без всяких связей в Вашингтоне — работать в тесном сотрудничестве с конгрессом. Памятуя о том, что именно демократическое большинство потопило Джимми Картера, последнего президента-демократа «со стороны», Клинтон отнюдь не собирался повторять его ошибок.
При взгляде на скамьи, расположенные по другую сторону линии, разделяющей демократов и республиканцев в конгрессе, шансы на межпартийное сотрудничество казались Клинтону довольно сомнительными. Полагая его победу незаслуженной и случайной удачей, выпавшей в результате раскола партийного электората по линии Буш — Перо, республиканцы решили просто выждать четыре года, а затем сомкнуть ряды в борьбе за Белый дом. Более того, едва Клинтон произнес инаугурационную речь, лидер республиканского меньшинства в сенате Боб Доул заявил, что, вероятнее всего, будет участвовать в следующей президентской гонке.
Дилемма, с которой Клинтон столкнулся, заняв Овальный кабинет, сродни трудностям любого нового руководителя аппарата или президента какого-либо учреждения с давними традициями. Проторенная дорога всегда манит своим уютом. Удобствами вас соблазняют вовсе не противники — друзья или будущие союзники.
Фоли и Митчелл предлагали Клинтону комфорт привычного. «Зачем вам идти на риск, отталкивая нас, своих лучших друзей? Оставайтесь с нами. Давайте играть за одну команду. Мы защитим вас. Мы вас выпестуем. Исполним любое желание. Зачем выходить куда-то на холод? Устраивайтесь, чувствуйте себя как дома», — словно бы увещевали они. Но, внемля таким призывам, Клинтон должен был отдавать себе отчет в том, что на самом деле его приглашают в тюрьму.
