Наводя на себя дополнительный лоск, Кеннеди написал — или за него написали — книгу, ставшую бестселлером, — «Профили мужества», в которой изобразил самые яркие в американской истории проявления политической отваги. Рекламируя свое сочинение по телевидению, автор сделал очередной шаг в гостиные американских домов. Режиссер из Голливуда Дор Шари даже попросил его прочитать закадровый текст в фильме о демократической партии. «Да и найдешь ли на эту роль, — пишет Дэвид Бернер, — кого-то лучшего, нежели автор бестселлера о политической стойкости, чей телевизионный облик становился все более и более привычным?»
Заявив о своем намерении участвовать в президентских выборах 1960 года, Кеннеди также ясно дал понять, что собирается пройти горнило первичных выборов — шаг рискованный и по тем временам необычный. Преисполненный решимости доказать, что католик способен привлечь симпатии избирателей даже в протестантских штатах вроде Западной Виргинии, Кеннеди вел кампании агрессивно и продуманно, с использованием телевидения, представлявшего его избирателям в нужном образе. Снова с экрана звучали песенки, но на сей раз их исполнял не кто иной, как Фрэнк Синатра, на мотив своих знаменитых «Великих ожиданий».
На Кеннеди работали пять ведущих медийных специалистов. Трое из них — Чарлз Гуггенхайм, Тони Шварц и Дэвид Сойер — станут на ближайшие два десятилетия крупнейшими телеархитекторами американского политического мира.
Озирая политический пейзаж в начале президентской кампании 1960 года, приходишь к четкому выводу, что уже в самом начале гонки Кеннеди получил бесспорное преимущество человека, осознавшего роль телевизионного экрана. Когда еще Маршалл Маклюэн отметил, что телевидение будет неизменно подогревать «истинно нарциссическое чувство человека, загипнотизированного увеличением или уменьшением собственного образа при помощи новой техники», и Кеннеди, этот творец собственного мифа, был счастлив возможностью передать на всю страну блеск семьи и имени. Он, пишет Маршалл Маклюэн, «использовал телевидение столь же умело, сколь Рузвельт использовал радио. С помощью телевидения Кеннеди сумел утеплить самый институт президентства — в функциональном, и в чисто образном его виде».
Ирония ситуации, однако, заключалась в том, что Кеннеди бросил вызов человеку, который, по мнению многих, и сам вполне овладел медийной техникой, — вице-президенту Ричарду Милхаузу Никсону. С какой стороны ни посмотри, Никсон просто не мог проиграть выборы 1960 года. Потребовались мастерское использование своей природной харизмы одним кандидатом и целая серия поразительных промахов со стороны другого, чтобы чаша весов все же склонилась в сторону Кеннеди.
За спиной у Никсона было восемь лет совместной работы с самым, быть может, популярным из всех американских президентов. Повсеместно признанный герой Второй мировой войны Дуайт Эйзенхауэр своей неотразимой улыбкой держал всю Америку в плену два срока подряд. Он был переизбран подавляющим большинством голосов даже после того, как едва не умер от инфаркта. Несмотря на то что на годы его правления пришлось три экономических спада, покинул он Белый дом в ореоле такой славы, которая не снилась никому из американских президентов послевоенного периода.
Ну а Джон Кеннеди с самого начала дал своему сопернику большую фору: всего лишь во второй раз за всю историю Америки в президентскую гонку включился католик. Первого, любителя пожевать сигару губернатора штата Нью-Йорк Альфреда Смита сокрушил в 1928 году Герберт Гувер. С учетом антикатолических предрассудков, распространенных в южных и пограничных штатах, без поддержки которых демократу президентских выборов не выиграть, шансы Кеннеди выглядели ничтожными.
Но тут Никсон неожиданно дал согласие на участие в четырех телевизионных дебатах — новинке того времени — со своим телегеничным соперником. Это был смелый шаг, против которого Никсона остерегал Эйзенхауэр. Но Никсон верил в свои силы. И для этого были основания — если кто из американских политиков и мог — по крайней мере до 1960 года — сказать: на телевидении я как дома, то это был Никсон.
Репутация охотника на коммунистов и шпионов побудила республиканских партбоссов выбрать его в 1952 году партнером Эйзенхауэра. Получилось отлично сбалансированное сочетание. Никсон был молод, Эйзенхауэр стар. Никсон — из Калифорнии, Эйзенхауэр — из Пенсильвании. Никсон — консерватор, Эйзенхауэр — умеренный. Никсон давно уже считался боевым конем партии, бывший же генерал — инженю на политической сцене.
Однако вскоре после съезда разгорелся скандал, в результате которого Никсон вполне мог стать первым номи-нантом на вице-президентский пост, который вынужден сойти с дистанции еще до выборов. Кампания только набирала ход, когда на первой полосе «Нью-Йорк пост» появилась шапка: «ТАЙНЫЙ ФОНД НИКСОНА! ТАЙНЫЙ ФОНД БОГАЧЕЙ ПОЗВОЛЯЕТ НИКСОНУ ВЕСТИ ОБРАЗ ЖИЗНИ, НЕСОВМЕСТИМЫЙ С ЕГО ЗАРПЛАТОЙ!» Эта история стала настоящей головной болью для всей партии, а особенно для самого Эйзенхауэра. Гордый своей репутацией человека честного и неподкупного, он дал понять, что подумывает о том, как бы избавиться от Никсона. Попросил Томаса Дьюи, человека, известного в партии своей кристальной честностью, связаться с Никсоном и убедить его самого снять свою кандидатуру.
Отчаянно стремясь хоть как-то смягчить удар, Никсон принялся лихорадочно искать способ заставить Эйзенхауэра изменить свое решение. В конце концов он сделал ставку на телевидение и радио.
Двадцать семь часов подряд сенатор Никсон работал над речью в своем люксе лос-анджелесского отеля «Амбассадор», оторвавшись лишь на часовую разминку в гостиничном бассейне. Это был Никсон во всей своей красе — одинокая рабочая лошадь, готовая загнать себя, лишь бы выбраться из ямы.
Так свои речи не репетировал, наверное, никто из американских политиков, а в студии Никсону помогал один из лучших знатоков своего дела, Тед Роджерс. «Члены телевизионной команды, — вспоминает свидетель, — усадили Никсона за стол, затем подняли на ноги, и это повторялось раз за разом… правая рука лежит на столе… Левая в кармане брюк… Патриции Никсон было строго велено расположиться как можно непринужденнее в кресле, повернув голову под определенным углом и слегка улыбаясь».
Никсон предстал перед 58-миллионной — самой большой в истории телевидения — аудиторией в строгом сером костюме и темном галстуке. Хотя на карту была поставлена вся политическая карьера, говорил он с силой и уверенностью. Никсон вспоминал свое скромное детство, защищал фонд, говорил Америке, что «у Пат нет норковой шубы. Но у нее есть достойное республиканское пальто. К тому же я не устаю повторять, что она отлично выглядит в любой одежде». Самый патетический момент наступил, когда Никсон, сознательно следуя примеру Рузвельта, использовавшего в президентской кампании 1944 года своего пса Фалу, заявил, что и у него завелся домашний любимец. Один приверженец из Техаса, поведал Никсон аудитории, подарил моим дочерям Трише и Джулии пятнистого кокер-спаниеля. Дети назвали его Чекерсом. «И что бы там кто ни говорил, — продолжал Никсон, глядя прямо в камеру, — мы от него не откажемся». Впоследствии Никсон отмечал, что, даже и не будучи еще уверен, что все кончится благополучно, в этот момент он «испытал ощущение, которое всегда бывает при хорошо сделанном деле».
