В результате своей, с позволения сказать, нормотворческой деятельности Исполком Петросовета сформировал разрешительную модель государственного и общественного устройства, а также соответствующую ей модель печати, определявшуюся разрешительным же порядком регистрации (в отличие от уведомительного у Временного правительства), лояльным отношением изданий к новой власти (происходившим из формулировки «непротиводействия революционному движению») и запретом на выпуск всех оппозиционных изданий. В этих условиях политические движения и партии (и их печатные издания), которым вздумалось бы пропагандировать такую форму государственного устройства, как монархия, автоматически подпадали бы под запрет, а такое положение ни в коей мере не может быть охарактеризовано как демократическое.
Но и само формирование этой модели Исполкома Петросовета происходило отнюдь не исключительно в произвольном порядке: эта модель возникла в том числе от кардинальной разницы в трактовке понятий «свобода слова» и «демократия» в различных слоях населения. Так, известно, что партии левой части политического спектра требовали исключительных преференций лишь для малоимущих слоёв: зажиточные слои населения, тем более крупные буржуа, должны были пользоваться тем меньшими правами во всём, чем большими богатствами они обладали. П. Н. Милюков в своих воспоминаниях о событиях 1917 г. сообщает о таком категорическом требовании рабочих завода «Старый Парвиайнен», зафиксированном в резолюции от 13 апреля, как «реквизиция типографий всех буржуазных газет и передача их в пользование рабочих газет». А у современных исследователей (у О. Д. Минаевой) встречается указание на то, как «Слуцкий Совет в одной и той же резолюции требовал восстановления свободы печати и закрытия печати контрреволюционной», а рабочие Балтийского завода — чтобы «социалистические газеты без различия партий выходили беспрепятственно» и одновременно — чтобы «Совет принял решительные меры к закрытию всех контрреволюционных газет ненавистной и грязной буржуазии»
[62]
.
Таким образом, сама демократия противопоставлялась не диктатуре, не монархии, а «буржуазии», а демократические свободы воспринимались как вседозволенность, каковое ошибочное понимание не могло не привести (и в итоге привело) к ущербной и однобокой реализации на практике как субъективного понимания свободы слова и печати, так и демократии в целом.
3.4. Экономика 1917 г. и «баснословные» тиражи большевистских газет
Между тем на развитие внутриполитической ситуации в России непосредственное влияние оказывал самый, пожалуй, мощный и чувствительный из всех действовавших в то время факторов — катастрофически ухудшавшееся экономическое положение. Завоевание политических свобод в условиях продолжавшейся Первой мировой войны не могло сдержать хоть в какой-то степени инфляционные процессы: ухудшавшееся до февраля 1917 г. экономическое положение продолжало ухудшаться и после окончания активной фазы революции. Конечно, инфляция оказывала заметное негативное влияние и на положение печати. Непосредственно оно проявилось, в частности, в постановлении Временного правительства № 106 от 13 июня, которым, по устному предложению министра юстиции П. Н. Переверзева, ежедневным газетам предписывалось «впредь до устранения недостатка в газетной бумаге… выпускать в свет: утренним — не свыше двухсот пятидесяти двух столбцов и вечерним — не свыше ста пятидесяти шести столбцов в неделю» (курсив — по оригиналу). Но положение печати формировалось не только в зависимости от цен на бумагу и полиграфические услуги, но и от объёма размещаемой рекламы и покупательной способности читателей — потребителей газет. В этих условиях как технические и ценовые параметры самих периодических изданий, так и содержательные характеристики и цены на товары и услуги, рекламировавшиеся в печати, стали прекрасным источником изучения протекавших экономических процессов.
Тема отрицательной динамики экономической ситуации, наряду с протеканием войны, вопросами о власти, собственности и прочими важными проблемами, была, разумеется, в числе ключевых на страницах периодической печати не только в течение 1917 г., но и гораздо ранее. В современных исследованиях того периода отмечается, что ещё «в 1915 году, судя по публикациям, проблема обозначилась более резко. Хлеб к концу 1915 года вздорожал на 40 %, масло — на 45 %, мясо — на 25 %, сахар — на 33 %. В обзоре столичной печати департаментом полиции отмечалось, что продовольственному вопросу печать уделяет большое внимание, освещая его в негативном свете»
[63]
. Всего через полгода ситуация в экономике ещё более ухудшилась: «К июлю-августу 1916 года рост оптовых цен, против довоенного уровня, достигал: для хлеба — 915 %, сахара — 48 %, мяса — 13,8 %, масла — 145 %, соли — 256 % и т. д. Розничные цены местами повысились ещё больше»
[64]
.
По окончании активной фазы Февральской революции и в течение всего 1917 г. газеты различной политической ориентации по-разному преподносили и комментировали эту тему, соглашаясь лишь в том, что главной причиной ухудшавшегося экономического положения была продолжавшаяся и отбиравшая всё лучшее у промышленного производства и сельского хозяйства, включая людские ресурсы, война. Например, в опубликованной 10 августа 1917 г. в плехановском «Единстве» статье экономические проблемы анализируются следующим образом: «Совершенно ясно теперь, что за пять месяцев революции хозяйственное положение страны в значительной степени ухудшилось, и в ближайшем будущем не предвидится улучшения. Безудержный поток бумажных денег при громадном недопоступлении налогов, малый успех „займа свободы“ и всё повышающиеся требования, предъявляемые к казне, обесценение рубля, ужасающий рост дороговизны, полный разрыв обмена между городом и деревней, катастрофа железнодорожного транспорта, вызванная полным недостатком паровозов и вагонов, ожидающих месяцами ремонта, крайнее и всё продолжающееся падение производительности фабрично-заводского труда, всё возрастающий недостаток угля, нефти и дров, закрытие ряда металлообрабатывающих и текстильных предприятий, не только мелких и средних, но уже и крупных, рост безработицы и продовольственные затруднения, уже прямо грозящие голодом». И плехановское «Единство», надо заметить, в этом описании весьма точно отражало действительное положение вещей.
Своё видение экономических проблем предлагала либеральная пресса: в столичных либеральных журналах частые сообщения о «хозяйственной разрухе», «аграрной и промышленной анархии» особенно часто стали появляться летом 1917 г., когда стал окончательно ясен урон от плохо проведённой посевной и невозможности реализации мер правительства. По мнению В. Гефтинга, сотрудника либерально-консервативного журнала «Русская свобода», «корни… отчаянного экономического положения [России]… сводятся к факторам психическим, к истощению моральному на фоне крушения и развала аппарата государственного принуждения»
[65]
.
