«Да, оливы наших врагов — наши враги. И вы тоже наши враги! — закричал он, срываясь на визг. — Антисемиты!»
На американцев это слово действует магическим образом. Услышав в свой адрес слово «антисемит», американец считает своим долгом упасть ниц и начать клясться в вечной любви и верности еврейскому народу. Я знаю это, потому что ежедневно получаю письма от людей, заклеймённых как антисемиты за то, что они поддерживали Палестину, и не сумевших с этим смириться. Я оказываю им первую психологическую помощь: наказанный в своё время за антисоветскую деятельность, а затем осуждённый за антиамериканские взгляды, я, антиномист и любитель античности, к обвинениям в антисемитизме отношусь спокойно. Если в наши дни вас ещё не назвали антисемитом — значит вы заодно с Шароном и Соросом.
Так же, как «жидолюб», «антисемит» — ярлык, который нельзя применить, не запачкавшись — такие уж ассоциации связаны с ним. Он часто используется поселенцами, руководителем шпионской сети Антидиффамационной лиги Фоксманом, расистом Кахане, владельцем US Today Мортом Цукерманом, Конрадом Блэком (мужем Барбары Амиэль), массовым убийцей Шароном, поджигателем войны Ричардом Перлом, мошенником Томом Фридманом, ростовщиком Шайлоком и Эли Визелем — наёмным плакальщиком по жертвам Холокоста. Антисемитами называли Т. С. Элиота и Достоевского, Жене и Гамсуна, св. Иоанна и Йетса, Маркса и Вуди Аллена — и я предпочитаю быть в их компании. И всё же наши американцы на минуту растерялись, а наши (хорошие) израильтяне начали объяснять свою позицию, однако положение спасла (и доказала тем самым превосходство британцев) хорошая девушка Дженнифер из Манчестера — прямолинейным «да пошли вы!»
Дуло автомата описало дугу и нацелилось в неё. Солдаты с интересом наблюдали за происходящим. Я повернулся к ним.
«Остановите их! Они целятся в нас!»
«Они же пока не стреляюгв вас», — ответил сержант.
Солдаты не собирались вмешиваться, пока морлоки были хозяевами положения, но было ясно: как только мы начнём брать над ними верх, карающая десница еврейского государства обрушится на нас. Знали это и морлоки — они разбили камеру Дейва, толкнули Энджи, сыпали оскорблениями в адрес девушек, кидались камнями.
«Вы их не остановите?» — обратился я к солдатам.
«Извини, приятель. С ними может разбираться только полиция, — ответил офицер. — Но мы можем арестовать тебя, если ты так этого хочешь».
Армия занимается только палестинцами, а полиция — поселенцами. Эта простая хитрость — одно из самых вдохновенных изобретений еврейского гения. Вероятно, они позаимствовали его у европейских поселений в Китае, где для европейцев и китайцев действовали разные законы, и осуществляли их разные полицейские подразделения. Вот почему морлоки могут делать всё, что им заблагорассудится. Палестинцы были явно встревожены: они были не бойцы, а простые крестьяне, собирающие оливы с жёнами и детьми, и они не собирались умирать. Во всяком случае, пока. Поселенцы убивают крестьян ради забавы, часто без всяких провокаций. На прошлой неделе они убили нескольких человек, осмелившихся собирать свои собственные оливы. Крестьяне знали: если они будут защищаться, если посмеют поднять руку на еврея, их всех перебьют, а деревню сотрут с лица Земли. Но оливы нужно было собрать, поэтому пауза продолжалась.
«Все проблемы — из-за проклятых поселенцев! — выкрикнул хороший израильтянин Ури, защищавший от головорезов наш правый фланг. — Без них мы бы жили в мире. Мы бы могли приехать в Ясуф с паспортами, как туристы. Это всё они, поселенцы».
Это и правда было нетрудно — даже естественно — ненавидеть этих злобных молодых людей, которые уничтожают посадки и морят голодом целые деревни. Это конкретное поселение известно как оплот каханистов — или, как назвал их покойный профессор Лейбович, иудео-нацистов. Они праздновали убийство премьер-министра Рабина, они боготворили Баруха Гольдштейна, массового убийцу из Бруклина, они опубликовали запрещённую книгу рабби Альбо, открыто провозглашающую религиозным долгом еврея истребление гоев. Они несли в себе столько зла, что возненавидеть их и согласиться с Ури не составляло никакого труда.
Но при взгляде в пустые лица солдат меня посетило воспоминание из детства. Бандиты никогда не грабят прохожих собственноручно — они посылают вперёд себя маленького ребёнка, который и должен освободить вас от тяжести кошелька. Если ребёнка оттолкнуть, они обрушатся на вас как груда кирпичей, — что, мол, обижаешь ребёнка. Довольно бессмысленно ненавидеть маленького ребёнка, подосланного взрослыми бандитами.
Эти молодые психи тоже были подосланы более крупными бандитами. Вот почему солдаты и глазом не моргнули, когда поселенцы напали на крестьян. Это было разделение труда: головорезы морили голодом крестьян, армия защищала головорезов, а правительство всё это одобряло. Пока израильская армия сдерживала палестинцев, армия США сдерживала Ирак — единственное государство в регионе, которое могло бы обеспечить политическое равновесие, — а американские дипломаты обладали правом вето в Совете Безопасности. И было ясно, что за ними стоят другие бандиты, самые крупные, которым нет никакого дела до олив, крестьян и солдат. На одном конце командной цепочки был сумасшедший поселенец из Бруклина, вооружённый М-16, на другом — Бронфман и Цукерман, Зульцбергер и Вулфовиц, Фоксман и Фридман.
И где-то посередине находились мы, израильтяне и американские евреи. Мы исправно голосовали и платили налоги, поддерживая таким образом систему, ведь без нашей поддержки Вулфовицу пришлось бы брать Багдад в одиночку, а Бронфману — собственноручно жечь оливы.
Но каждому своё, и всё, что нам оставалось — бороться с нашим непосредственным врагом. Фермеры Ясуфа и их международные защитники, то есть мы, стояли на своём и не сдавались. Появились полицейские и некоторое время совещались о чем-то с поселенцами. Затем к нам подошёл высокий, улыбчивый, коротко-стриженный офицер связи.
«Вы можете собирать оливы, но делайте это на дне долины, чтобы не раздражать поселенцев».
Это была небольшая победа — в сущности, компромисс, — но это не имело значения. Мы добились возможности собирать оливы, и это было главное. Мы быстро спустились на дно долины по её изрезанным многочисленными террасами склонам, и сбор урожая продолжился. Здесь, внизу, олив было меньше и они были мельче. Вот уже три года крестьянам не давали возделывать собственные поля, а ведь олива требует постоянного ухода. Обычно крестьяне каждый год вспахивают землю вокруг деревьев старомодным плугом, запряжённым ослом: трактору на этих террасах не развернуться. Если этого не делать, вода зимних дождей стекает вниз по склону, не доходя до корней. Подпорные стенки террасы также необходимо поддерживать в хорошем состоянии.
Но теперь это было невозможно: фермеры благоразумно избегали появляться на глазах у поселенцев с мотыгами и лопатами — опасным оружием с точки зрения их вооружённых до зубов мучителей.
Но вот струйки черно-зелёного дождя снова побежали по нашим рукам, застучали по разложенным на земле подстилкам. Как сказал нам Хуссейн, Бог сделал оливки, растущие на одном дереве, разными — черными и зелёными — но из них получается одно и то же масло. Это знак, который подаёт нам Господь: мы, люди, тоже созданы разными, и это хорошо, ведь благодаря этому мы делаем мир более разнообразным и прекрасным, если не забываем о своей общей, человеческой природе.
