Подсудимый. Первый и третий пункт моих показаний я полностью подтверждаю. Второй же пункт, хотя я и признал себя виновным, но он ко мне совершенно не относится, так как я мобилизацией не занимался. Правда, я несу косвенную ответственность и за это.
Член суда т. Орлов. Свои собственноручные показания от 15 июля 1941 г. вы начинаете так:
«Война, разразившаяся 22 июня 1941 г., застала Западный особый военный округ к войне неподготовленным» (лд. 67, том 4).
Эти показания вы подтверждаете?
Подсудимый. Да, подтверждаю.
Член суда т. Орлов. Давая показания об обстановке в штабе округа перед началом войны, вы говорите:
«Война, начавшаяся 22 июня, застала Западный Особый военный округ врасплох. Мирное настроение, царившее все время в штабе, безусловно передавалось и в войска. Только этим «благодушием» можно объяснить тот факт, что авиация была немецким налетом застигнута на земле. Штабы армий находились на зимних квартирах и были разгромлены и, наконец, часть войск (Брестский гарнизон) подвергалась бомбардировке на своих зимних квартираас» (лд. 76, том 4).
Эти показания соответствуют действительности?
Подсудимый. Да.
Член суда т. Орлов. Чувствовалось ли в штабе округа приближение войны?
Подсудимый. Нет. Начальник штаба округа Климовских считал, что все наши мероприятия по передвижению войск к границе есть мера предупредительная.
Член суда т. Орлов. Кто во всем этом виновен?
Подсудимый. Виновны в этом: командующий — Павлов, начальник штаба Климовских, член Военного совета Фоминых
[10]
и другие».
Вот это как раз интересно. В Белоруссии, у Павлова, часть войск все же начала движение к границе «под видом учений». Но командирам этих частей довели Директиву НКО и ГШ «Для повышения боевой готовности…» от 10 июня как чистую формальность: «…все наши мероприятия по передвижению войск к границе есть мера предупредительная». Или же данную Директиву до них не довели вовсе, отправив части на «учения» окружными приказами. Т. е. в ЗапОВО уже Павлов и Климовских занимались «успокаиванием» подчиненных им командиров, не сообщая им, что движение частей к границе связано именно с предстоящим нападением Германии, что данные «учения» на самом деле являются выполнением «Плана прикрытия» округа! Ведь Павлову было четко указано (в отличие от КОВО): «1. Для повышения боевой готовности войск округа все глубинные стрелковые дивизии и управления стр. корпусов с корпусными частями вывести в лагерь в районы, предусмотренные для них Планом прикрытия…» А вывод войск в «район прикрытия» — ситуация чрезвычайная, возможная только в случае угрозы войны! Впрочем, что толку сообщать комдивам, что они идут в районы прикрытия, если им не доводили самих Планов прикрытия госграницы…
Примерно так же действовал и Кирпонос в КОВО, где дивизии отправляли на «лагерные сборы», не сообщая, что они идут в районы «согласно прилагаемой карты» по прямому указанию Москвы.
«Член суда т. Орлов. Налд. 79, том 4, вы дали такие показания:
«Выезжая из Минска, мне командир полка связи доложил, что отдел химвойск не разрешил ему взять боевые противогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему взять патроны из НЗ, и полк имеет только караульную норму по 15 штук патронов на бойца, а обозно-вещевой отдел не разрешил взять из НЗ полевые кухни. Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба tie были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность».
Подсудимый. Все это верно».
И вот, наконец, мы дошли до той самой важной и интересной телеграммы-шифровки ГШ от 18 июня, которая была, скорее всего, последней в череде приказов Москвы по приведению войск западных округов в боевую готовность. Возможно, данная телеграмма-приказ ГШ также предписывала командованию западных округов отводить приграничные дивизии в глубь округов на их рубежи обороны. Согласно требованиям именно этой телеграммы Павлов и был обязан дать команду Коробкову на вывод трех дивизий из Бреста на рубежи обороны вокруг города. Не раньше, но и не позже. К сожалению не понятно значение «многоточия» после слов «война близка». Возможно, в протоколе вырезаны какие-то слова Григорьева, касающиеся этой телеграммы, — ведь это он принимал все телеграммы и приказы Генштаба. Но наверняка точный ответ можно найти в самом «Деле» Григорьева — «л.д. 79, том 4».
Возможно, что Григорьев говорит о другой телеграмме ГШ «от 18 июня»: в эти же дни в округа пошли телеграммы ГШ о выводе штабов округов на фронтовые управления к 22 июня. Но вывод штаба округа на фронтовое управление тем более подразумевает повышение боеготовности войск округа; по армейским правилам, штаб не перемещается в место, определенное Планом прикрытия, если войска остаются в обыденном состоянии. Кстати, штаб Павлова до 22 июня никуда из Минска не выехал.
Связана ли эта телеграмма с телеграммой об отводе приграничных дивизий на рубежи обороны, о которой сообщил генерал Абрамидзе, можно будет сказать только после того, как опубликуют тексты телеграмм о «фронтовых управлениях» или тем более ту самую телеграмму с приказом ГШ для ЗапОВо от 18 июня. Но, скорее всего, приказ на отвод приграничных дивизий (и на приведение их в БГ) шел отдельно, 18–19 июня, а приказ ГШ на вывод штабов округов в полевые управления пошел следом. Разумеется, такая разбивка делалась умышленно. По мнению А.Б. Мартиросяна, это делалось для того, чтобы не давать немцам в руки лишние козыри: общий приказ на приведение приграничных дивизий в полную боевую готовность и на вывод штабов округов в полевые управления давал формальную возможность заявить об «агрессивных намерениях Сталина». Так что, скорее всего, Григорьев говорит о приказе для приграничных дивизий, а не о приказе для штабов о полевых управлениях.
«4. Подсудимый Коробков. Предъявленное мне обвинение понятно. Виновным себя не признаю. Я могу признать себя виновным только лишь в том, что не мог определить точного начала военных действий. Приказ народного комиссара обороны мы получили в 4.00, когда противник начал нас бомбить.
К исполнению своих обязанностей командующего 4-й армией я приступил 6 апреля 1941 г. При проверке частей более боеспособными оказались 49,75 и 79-я стрелковые дивизии. Причем 79-я стрелковая дивизия ушла в 10-ю армию. 75-я стрелковая дивизия находилась на левом фланге. Остальных частей боеготовность была слаба.
