Смысл писать доносы был только у Костикова, еще с 1933 г. желавшего занять место директора РНИИ-НИИ-3, воспользовавшегося ситуаций, чтобы на горе другим сделать себе карьеру, что у него прекрасно и получилось. Считать же доносами вынужденные показания — это значит не знать истории и не понимать то, как они выбивались.
Дело в том, что порог чувствительности у людей разный. Одни могут выдержать подобные пытки и издевательства, другие нет. (Я, например, точно знаю, что оказавшись там, постарался бы как можно скорее покончить с собой, понимая, что пытки эти я не выдержу, но оговаривать никого не стал бы либо придумал бы несуществующих персонажей и валил бы все на них, как это сделал один знакомый Клейменова, получивший 8 лет ИТЛ за шпионскую связь с Сирано де Бержераком).
Из показаний следователя НКВД М.Н. Шестакова, который вел дела Лангемака, Глушко и Королева, данных им в 1955 г., во время реабилитации сильнее всех досталось Лангемаку, он держался до последнего, и только пробитая голова и полуобморочное состояние позволили Шестакову обманом получить его подписи под протоколом допроса. Надеюсь, что в ближайшем будущем этот протокол допроса станет достоянием общественности. Мне это известно от дочери Г.Э. Лангемака, М.Г. Беляниной, которая ходила вместе с матерью и сестрой в прокуратуру во время реабилитации и сама читала эти показания следователя. Таким же образом были выбиты показания и из Клейменова, и из Глушко, и из Королева».
А тут хотелось бы несколько усомниться в одном вопросе: как бывший следователь Шестаков (и ему подобные) при Хрущеве с легкостью рассказывали, как они били подследственных. То, что Королеву сломали челюсти следователи, рассказывал он сам, но без особой охоты. А когда бывшие следователи во время волны «разоблачений кровавого сталинизма», поднятой Хрущевым, такое с легкостью рассказывают, это вызывает некое сомнение.
Жаль, родственники Лангемака ссылаются не на рассказ самого Лангемака о тех преступлениях следователей, а на результаты реабилитации. Хотя, как считает А.В. Глушко, «если бы Лангемак вышел живым на свободу, тогда бы он наверняка рассказал бы обо всем. Но его расстреляли. А свиданий его жене и детям не дали. Поэтому при всем желании это было невозможно».
А.В. Глушко: «Что касается подробностей происходивших в РНИИ событий, со ссылками на документы, цитатами протоколов и описанием происходившего, есть моя работа, называется «История ареста С.П.Королева». На форуме «Российская Армия» http://russianarmy.mybb.ru/viewtopic.php?id=43925. А также она ранее опубликована: Глушко А.В. «Дело С.П. Королева» («Космический альманах» (историко-художественное приложение к журналу «Авиакосмическая и экологическая медицина», № 11, 2007, с. 21–38), ее сокращенный вариант: Глушко А.В. «Враг народа» С.П.Королев», начало — «Российский космос», № 2 (26), 2008, стр. 46–49, продолжение — «Российский космос», № 3 (27), 2008, стр. 58–62, окончание — «Российский космос», № 4 (28), 2008, стр. 68–72.
Наверное, не совсем корректно называть доносом в чистом виде показания на сослуживца, данные на следствии — тут, скорее, вопрос в терминологии. Хотя, как считает А.В. Глушко, «не только в терминологии, а, в первую очередь, в порядочности и понимании происходивших событий, а не огульного и безнаказанного обвинения в клевете и доносительстве тех, кого это вынудили сделать под жесточайшими пытками и прессингом. Иначе, в таком случае, любого попавшего в плен во время войны можно посчитать трусом, предателем и дезертиром — он же сдался в плен, и неважно, как именно. И тот факт, что он при этом был тяжело ранен, контужен или дрался до последнего патрона, а потом и кулаками с вдесятеро превосходящим его противником в расчет не идет. Оказался в плену — значит, предатель! И как бы он там потом себя ни вел, он все равно «враг народа». Поэтому называть «доносом» показания, вынужденно подписанные на следствии о шпионаже, вредительстве, заговорах и попытках покушений — это не донос».
Впрочем, каждый волен свои термины использовать в таких делах. Но если показания заведомая клевета, то это все же, скорее, именно донос и оговор. Если это делалось такими, которые считали «доблестью» нести чушь следователю, называя фамилии невинных людей без всякого на них давления. Были и такие, и немало. Или «вынужденными показаниями», если такие показания давались действительно под принуждением. Но возвращаемся к Королеву.
Конечно, ракетопланы Королева оказались тупиком и «растратой народных денег» (хотя та самая ФАУ-1 и есть беспилотный ракетоплан). Любил С.П. самолеты, был классным планеристом и мечтал скрестить самолет и реактивный двигатель. Но тот, кто писал донос на Королева, лучше «палачей из НКВД» знал цену его работе. На его ракету можно поставить и приличную бомбу, и послать ее далее чем на 8 км.
Были и «газодинамические орудия», предшественники современных безоткатных орудий (станковых гранатометов), которые сегодня занимают скромное место в боевых порядках пехоты. Их при Тухачевском хотели сделать чудо-оружием, способным заменить ствольную артиллерию. А в итоге затормозили производство обычных пушек и успели потратить кучу денег, изготовив несколько тысяч штук таких орудий.
Так что у каждого образца оружия тех лет своя собственная история, и каждую надо рассматривать отдельно. Все знают про противотанковые ружья — ПТР. Еще в 1939 году, когда зам. наркома обороны по вооружению был генерал Кулик Г.И., на вооружение было принято 12,7 мм пятизарядное ружье конструктора Рукавишникова, победившее на конкурсной основе другие образцы. Их успели изготовить несколько тысяч штук. Это ружье обслуживалось расчетом из четырех человек и стояло на лафете с мотоциклетными колесами, имело сошки для стрельбы, но из-за большого веса самого ружья было неудобно. При этом его эффективность при стрельбе по бронированной технике была крайне низкой по сравнению с сорокапяткой . И имело достаточно высокий процент отказа при стрельбе .
В 1940 году ПТР Рукавишникова сняли с производства. С началом войны пришлось спешно ставить задачу конструкторам-оружейникам на разработку нового ПТР для борьбы с немецкими танками, которые не имели особо толстой брони.
Всего за месяц были разработаны пятизарядное ПТРС (Симонова) и однозарядное ПТРД (Дегтярева), имеющие перед ПТР Рукавишникова ряд существенных преимуществ. Они были намного дешевле в производстве и легче по весу, вполне переносимы двумя бойцами. А в ходе проведенных испытаний на полигоне проявилось еще одно важное преимущество — малый процент отказов новых образцов по сравнению с ПТР Рукавишникова.
После окончания проведенных сравнительных испытаний и доклада об их результатах Сталину ПТР Рукавишникова было окончательно забраковано, а пехоту стали спешно вооружать достаточно дешевыми и простыми ружьями Симонова и Дегтярева. Но эти ружья могли бы и не понадобиться армии, если бы в боях лета 41-го не «потеряли» в боях и при отступлениях сорокапятки. Приняты ПТР были на вооружение ОТиЗ «от нищеты» и использовались массово в первые годы войны. С насыщением армии нормальными средствами борьбы с бронетехникой немцев количество ПТР в войсках уменьшилось.
Таких передовых идей у Тухачевского было много. Но на истребители рации не заказывали. Вот и летали весь 41-й на «ишаках», «чайках» и даже МиГах с сурдопереводом «сталинские соколы». А ведь вопрос об установке раций на самолеты Сталин ставил еще в 31-м году. Для гражданской авиации будущий командующий АДД Голованов рации просто закупил в США. Для армии, наверное, стеснялись закупать рации у буржуинов «жертвы репрессий» Рычаговы и Смушкевичи. Но нам все эти годы втирали о диком отставании в вооружении РККА от немцев по вине «великих конников» Ворошилова К.Е. - наркома обороны, и С.М. Буденного, подразумевая при этом И.В. Сталина. А на самом деле просто у немцев не было такого количества «пятой колонны» в промышленности, науке и в армии, принимающих на вооружение хлам.
