И еще одна «позитивная» сторона его жизни в Освенциме – товарищи: «Нужно сказать, многие из тех, кто там служил, вовсе не были глупы, это были интересные люди». Покидая лагерь в 1944 году, он испытывал некоторое сожаление: «Я оставлял круг друзей, тех, кого хорошо узнал, кого полюбил, и это было очень тяжело. Конечно, были там и свиньи, которые удовлетворяли там свои личные амбиции – есть такие люди. Но в особой обстановке Освенцима развивались дружеские отношения, о которых я и сегодня вспоминаю с радостью».
Но однажды ночью, в конце 1942 года, уютный мирок Гренинга был разрушен: неожиданно ему пришлось соприкоснуться с кошмаром настоящей карательной операции. Однажды ночью в лагере СС рядом с Биркенау он и его товарищи проснулись в своей казарме от сигнала тревоги. Им сообщили, что несколько евреев, которых вели в газовые камеры, убежали в ближайший лес. «Нам приказали взять оружие и идти прочесывать лес, – говорит Гренинг. – Но мы никого не нашли». После этого он и его товарищи развернулись и двинулись к лагерной зоне уничтожения. «Мы строем подошли к дому. Он был залит снаружи рассеянным светом, и возле него лежало семь или восемь тел. Это, видимо, и были те, кто пытался сбежать, но их поймали и застрелили. У двери стояло несколько офицеров СС, они сказали нам: «Все кончено, можете идти домой».
Охваченные любопытством, Гренинг и его товарищи решили не «идти домой», а вместо этого укрыться в темноте. Они увидели, как эсэсовец надел противогаз и засыпал гранулы «Циклона Б» в люк на стене. Изнутри слышался гул голосов, который потом «перерос в крик», но через минуту все стихло: «Затем один человек, не знаю, офицер или нет, встал и подошел к двери, где было смотровое отверстие, посмотрел внутрь и проверил, все ли в порядке, все ли мертвы». Гренинг описывает свои чувства в тот момент, когда вплотную столкнулся с дикой практикой убийства, так: «Как будто прямо перед тобой два грузовика с грохотом разбиваются на автостраде. И ты спрашиваешь себя: “Разве такое должно было случиться? Неужели это было нужно?” Но, конечно, под влиянием все того же убеждения: “Что поделаешь, на войне как на войне”, мы говорили: “Это же наши враги”».
Позже Гренинг стал свидетелем сжигания трупов: «Один товарищ сказал: “Пойдем со мной, я тебе что-то покажу”. Я был так потрясен, что остановился в отдалении, метрах в семидесяти от костров. Языки пламени взметнулись вверх, и капо позже описал мне детали процесса. Это было так омерзительно – просто кошмар. Он шутил над тем, что при сгорании из тел, очевидно, выходят газы – из легких и еще откуда-то, от чего кажется, будто мертвецы подпрыгивают; его смешило, что половые органы мужчин неожиданно поднимаются». Вид газовых камер и сжигания трупов мгновенно разрушил комфортную жизнь, которую создал для себя Оскар Гренинг в Освенциме. Это произвело на него такое сильное впечатление, что Гренинг еще раз отправился к своему начальнику, унтерштурмфюреру СС (младшему лейтенанту), «австрийцу и в целом честному парню», и излил свои чувства. «Тот выслушал меня и сказал: “Дорогой мой Гренинг, ну, что ты с этим поделаешь? Мы все в одной лодке. Мы все давали слово принять это – даже не раздумывая”». Гренинг вернулся к службе, и слова командира все еще звучали у него в ушах… Он принес присягу, и верил, что евреи – враги Германии. И он знал, что все еще может так организовать свою службу в лагере, чтобы не сталкиваться с теми ужасами, что там творятся. И поэтому он остался.
Как рядовой эсэсовец, Оскар Гренинг жил в удобных казармах вместе с несколькими товарищами. Но быт офицеров был организован еще лучше. Многие поселились с семьями в реквизированных домах в центре города Освенцим, или в непосредственной близости к главному лагерю у реки Сола, и наслаждались уровнем жизни, который намного превосходил все, что они могли бы иметь, если бы получили назначение в войсковую часть. Они жили как завоеватели, и как завоевателям им требовались домашние рабы, чтобы готовить еду, убирать дома и присматривать за детьми. Но тут возникала проблема.
Согласно нацистской расовой теории еврейские и польские заключенные считались неполноценными, и не могли стать идеальными слугами и получить доступ к безмятежной личной жизни нацистов. Они ведь могли воспользоваться возможностью работы за пределами лагерного ограждения (хотя все еще в охраняемом секторе «зоны интересов» Освенцима), чтобы попытаться сбежать или, того хуже, напасть на немецкие семьи, в которых они служили.
Изобретательные нацисты придумали, как решить вопрос прислуги. Они будут использовать категорию заключенных (по большей части немцев), которые гарантированно никогда не попытаются причинить вреда своим хозяевам или бежать: свидетелей Иеговы. В 1933 году свидетели Иеговы, известные в Германии как «Исследователи Библии», объявили, что в целом они не имеют ничего против нацистского государства; идеологически они противопоставляли себя евреям и коммунистам (хотя не публично и не так враждебно, как нацисты). Проблемы у них начались только тогда, когда, как пацифисты, они отказались вступать в немецкие вооруженные силы, и за это были заключены в концентрационные лагеря.
Эльза Абт38, одна из нескольких сотен немецких свидетелей Иеговы, была отправлена в Освенцим. Она родилась в 1914 году в Данциге, была воспитана как лютеранка, но друзья обратили ее в новую веру. Она вышла замуж за свидетеля Иеговы, в 1939 году родила дочь и пыталась жить мирно, насколько это было возможно. Но неприятности начались, когда ее муж отказался применять свои инженерные способности для немецких военных разработок. Он был арестован, а она избежала заключения только потому, что нянчила младенца. Но когда дочери исполнилось два с половиной года, гестапо пришло за ней. После душераздирающей сцены, когда крошечная девочка жалобно умоляла: «Оставьте мамочку! Оставьте мне мою мамочку!» и хватала за ноги офицера гестапо, Эльзу Абт забрали, а ее ребенка оставили на попечение друзей.
Прибыв в Освенцим, Эльза заметила транспорт с еврейскими женщинами: «Мы видели, что с ними обращались хуже, чем с животными. С нами эсэсовцы вели себя гуманно, но с еврейками уже совсем не по-человечески – это было потрясение». До Освенцима Эльза Абт почти не сталкивалась с евреями. «Я никогда не бывала в еврейских магазинах, – говорит она, – и не любила, когда мама туда ходила, потому что там все было дорого. Так что я никогда ничего у них не покупала: они всегда [назначали] высокие цены, а потом делали скидку, и глупые люди думали, что платят только половину. Это правда, я сама видела в Данциге – они именно так рассчитывали цены. Это мое личное мнение. Но я ничего не имела против евреев. В лагере, когда я заболела, ко мне подошла еврейка и предложила постирать мое пальто. Она хотела сделать что-то хорошее».
Когда Эльза Абт прибыла в Освенцим, ей сказали: все, что нужно сделать, чтобы ее немедленно освободили, – это отречься от своей веры. Свидетели Иеговы были единственной категорией заключенных в системе концентрационных лагерей, которым достаточно было просто подписать заявление, чтобы обрести свободу. Но большинство не делали этого. Многие, как и Эльза Абт, верили, что Освенцим был для них испытанием: «Я читала в Библии историю Авраама. Бог велел ему пожертвовать своим сыном. И в Библии говорится, что он хотел сделать это. Но наш создатель Иегова увидел, что он хочет сделать, и не позволил ему. Он просто хотел испытать его веру. Я думала, что то же происходит и со мной».
