Пожалуй, самое странное во всей этой истории то, что, даже проведя много месяцев в Биркенау, Алиса не понимала, куда ее отправили. Конечно, ей рассказывали о газовых камерах – о них знал любой, кто прожил в Биркенау хотя бы несколько дней. Но, пытаясь примириться с жизнью в лагере, она просто не воспринимала это знание, и, конечно, понятия не имела о том, как именно происходят массовые убийства. «Я так сосредоточилась на Эдит, – говорит Алиса, – что все силы, которые мне удавалось собрать, шли на то, чтобы поддерживать в сестре жизнь. И потому конкретно этот страх меня не мучил; наверное, возможность такой смерти была настолько невероятной, что она даже не пугала. Как мог пятнадцатилетний ребенок, вырванный из нормальной жизни, поверить в то, что его посадят в газовую камеру? В конце концов, на дворе двадцатый век! Я ходила в кино, отец работал в своем офисе в Будапеште, и я никогда не слышала о подобном. В нашем доме никто даже не ругался. Так как можно было себе вообразить что-то настолько мерзкое, что кто-то может вот так убивать людей? И, кроме того, нас всегда учили, что немцы – народ цивилизованный».
Это очень важная догадка: она дает понять, что даже обитавшие в тени труб крематориев, могли не впускать в свое сознание информацию о существовании подобного места. И они оказались на это способны. И не только потому, что практическая деятельность фабрик смерти была слишком ужасающей, чтобы о ней размышлять, но и потому, что ежедневные унижения лагерной жизни – всеобщая завшивленность, борьба за возможность сходить в уборную, борьба за пищу, проникающая повсюду грязь, – отодвигали на задний план любые мысли, кроме борьбы за каждую секунду жизни. Но есть и другая, еще более зловещая причина, почему Алиса не понимала назначения комнаты, в которой оказалась. Даже сейчас, 60 лет спустя, ее самое яркое воспоминание о том походе в крематорий – красные цветы, возможно, герань, в приоконном ящике. В Освенциме цветы были вещью неслыханной. И для Алисы они символизировали безопасную и безмятежную жизнь, которой она лишилась: «Я вижу цветы на окне – они напоминают мне о доме. Напоминают о том, что когда немцы вошли в Венгрию, мама не испугалась, не заплакала, не впала в истерику – а пошла на рынок и купила фиалки. И меня это так успокоило! Если мама покупает цветы, все не так уж и плохо. Мы не пострадаем». Именно такие штрихи – цветы в ящиках под окном крематория – поднимают процесс массового убийства, разработанный нацистами, над простой жестокостью, говорят о таком цинизме, который в так называемом «цивилизованном» мире еще никому не удалось превзойти.
В тот день Алиса выжила благодаря невероятной, неслыханной удаче: она оказалась в газовой камере 7 октября. Это был уникальный день в истории Освенцима – день бунта зондеркоманды. Некоторые члены зондеркоманды планировали выступить против охранников еще в июне, во время восстания, организованного с помощью подпольного движения Сопротивления, которое возглавлял Яков Каминский. Но СС узнал об этих планах. Заключенным-евреям в Освенциме было почти невозможно хоть какое-то время поддерживать подпольное движение Сопротивления из-за сети капо, которые тщательно следили за ними, и, конечно, из-за ужасно высокой смертности в лагере. На Каминского донесли, и он погиб, но ядро его группы выжило и продолжило попытки «организовать» хоть какое-то оружие – ножи, кирки и т. п., – и, через забор, договориться с заключенными остальной части Биркенау, чтобы получить доступ к другим запасам.
Члены зондеркоманды были вынуждены начать действовать 7 октября в связи с тем, что за несколько дней до этой даты был объявлен набор «добровольцев», которые должны были присоединяться к Отто Моллу, одному из самых печально известных членов СС – надзирателей крематориев. Незадолго до описываемых событий тот уехал, чтобы возглавить небольшой лагерь в Гливице. Они знали, что это обман, так как последняя зондеркоманда, отобранная для «работы» в лагере Майданека, впоследствии была убита СС, а их тела в тот же вечер сожгли в крематории номер два. На следующее утро некоторые из оставшихся членов зондеркоманды опознали полусожженные тела своих товарищей, и любые иллюзии, которые у них, возможно, еще оставались в отношении уготованной им судьбы, рассеялись.
Члены зондеркоманды также хорошо понимали: их полезность для нацистов значительно уменьшилась. Только прибытие около 65 тысяч человек в результате ликвидации гетто в Лодзи в августе и сентябре воспрепятствовало нацистам сократить численность зондеркоманды в Освенциме. Теперь же, после того, как никто не захотел стать «добровольцем» для мифической поездки в Гливице, стало известно, что капо в крематориях 4 и 5 должны отобрать 300 членов зондеркоманды, которых «переведут на фабрики по производству резины» – фабрики такие же вымышленные, как и все предыдущие места назначения для зондеркоманды, обещанные нацистами.
В ответ на недвусмысленную угрозу своей скорой гибели в субботу 7 октября в 13:30 зондеркоманда крематория 4 взбунтовалась41. Вооружившись кирками и булыжниками, они напали на приблизившихся к ним охранников СС, а затем подожгли крематорий. После нескольких минут рукопашного боя с эсэсовцами некоторым членам зондеркоманды удалось бежать в ближний лес и добраться до лежащей за ним деревни Райско – но они все еще находились в ловушке, поскольку оставались в пределах охраняемой территории Освенцима. Тем временем, зондеркоманда крематория 2 также взбунтовалась против СС и столкнула одного из охранников в горящую печь, где тот и сгорел заживо.
В целом, во время бунта в Освенциме были убиты приблизительно 250 членов зондеркоманды. Всех беглецов поймали и расстреляли, вместе с подозреваемыми в причастности к восстанию – а это еще примерно 200 человек. Трое эсэсовцев умерли вследствие действий зондеркоманды в тот день. Но благодаря восстанию несколько жизней все же удалось спасти. Скорее всего, именно из-за хаоса, вызванного зондеркомандой крематория 4, эсэсовцы отпустили людей из газовой камеры соседнего пятого крематория, не успев убить Алису Лок Кахану и ее товарок по несчастью.
Через восемь дней после восстания зондеркоманды в Освенциме политическая ситуация в Венгрии изменилась еще раз, в результате свержения непокорного режима Хорти штурмовиками венгерской партии «Скрещенные стрелы», поддерживаемой нацистами. Эйхман, который все месяцы, прошедшие с окончания депортаций, провел, в основном, за распитием спиртных напитков, немедленно вызвал к себе Кастнера и поприветствовал его восклицанием: «Я вернулся!» Его новой целью стали евреи Будапешта, до сих пор, в общем и целом, избегавшие депортации. Однако, учитывая близость Красной Армии и трудности в организации подвижного состава, отправка евреев в Освенцим была практически неосуществимой. И потому Эйхман решил, что они должны пешком идти в Вену – то есть, преодолеть около двухсот километров.
На протяжении всего ноября десятки тысяч евреев выгнали из Будапешта и отправили на запад, в Австрию – пешком, без еды, в дождь и снег. Вид этой жалкой колонны потряс даже видавших виды эсэсовцев, и Эйхману велели прекратить депортацию. Тем не менее, он проигнорировал приказ и продолжил свое дело, заслужив суровую критику со стороны представителей нейтральных стран, ставших свидетелями происходящего. Когда в Будапеште оставалось еще более 100 тысяч евреев, ожидавших, когда придет их черед стать частью садистского плана Эйхмана, Курт Бехер, более прагматично мыслящий нацист, подал жалобу Гиммлеру на действия своего коллеги. И Бехер, и Гиммлер понимали: война уже подходит к концу, и в случае поражения Германии идеологию нужно подогнать под реальную ситуацию.
