Однако эти «не слишком изобретательные люди», жившие в «примитивных» обстоятельствах, успешно сражались против немцев. Солдаты, которых нацистская пропаганда называла «недолюдьми», побеждали непобедимых представителей «расы господ». И как теперь выглядели немецкие газеты, которые, по приказу государства, всего несколько недель назад написали о том, что Советский Союз повержен? Как выглядел сам Гитлер, безапелляционно заявлявший, что Красная Армия больше «никогда не воспрянет»? Ничем не мотивированный, почти истерический оптимизм подобных заявлений нашел свое отражение и в приказах, отданных Гитлером Хайнцу Гудериану 13 ноября, всего за три недели до начала наступления на советскую столицу. Гудериану было приказано отвести свои танки более чем на двести миль к востоку от Москвы, чтобы отрезать подкреплениям путь к городу. Это было необоснованное требование человека, не имевшего даже малейшего представления о положении своих войск. С тем же успехом Гитлер мог отдать приказ о вторжении на Луну. Многие историки говорят о том, что, запершись в своем бункере в последние дни войны, Гитлер полностью погрузился в мир своих фантазий. О фантазиях, владевших разумом фюрера во время пребывания в его ставке в Восточной Пруссии осенью и ранней зимой 1941-го, известно не столь широко, но от этого они не становятся менее безумными.
Гитлер впал в состояние отрицания. Когда, незадолго до декабрьского наступления советских войск, Гитлеру сказали, что у вермахта нет достаточного количества стали, он просто отказался верить в «недостаток сырья», поскольку он «покорил всю Европу»‹38›. А когда 29 ноября 1941-го его собственный министр вооружения и боеприпасов Фриц Тодт сказал ему, что «войну уже не выиграть на поле сражения» и что конфликт можно остановить лишь путем политических решений, Гитлер ответил, что он не видит возможности закончить войну подобным путем‹39›.
Многие из ключевых составляющих харизматического лидерства Гитлера — его убежденность, его сила воли, его отказ признавать поражения, его вера в собственную великую судьбу — стали восприниматься некоторыми из тех, кто верил в него, как опасные слабости. Предположение о напряженности в рядах его ключевых соратников, пытавшихся адаптироваться к реальности, с которой им пришлось столкнуться из-за непримиримости их лидера, находит свое подтверждение в документах о болезнях и увольнениях, датируемых зимой того года. 9 ноября 1941-го с фельдмаршалом Браухичем случился сердечный приступ‹40›. Тревоги и стрессы, пережитые фельдмаршалом во время Восточной кампании — в этом Гитлер солидарен с Гальдером — в значительной мере сломили его здоровье. 19 декабря Гитлер отстранил Браухича от командования. За день до этого Гитлер удовлетворил ходатайство фельдмаршала фон Бока об отстранении его от командования группой армий «Центр». Фон Бок был возмущен тем, что Гитлер затягивал с наступлением на Москву. Впрочем, в своем обращении он сослался на заболевание желудка, от которого так и не смог восстановиться.
Постоянное напряжение на Восточном фронте сломило дух тех, кто не мог удовлетворить невозможные требования материально-технического обеспечения. 17 ноября 1941-го генерал Эрнст Удет совершил самоубийство. Руководя материальным обеспечением люфтваффе, он постоянно находился под давлением невыполнимых обещаний, которые Геринг давал Гитлеру. Во время Битвы за Британию Удет на собственной шкуре ощутил, к чему могут привести безумные обещания Геринга, оканчивающиеся неизбежным провалом. Убедив Гитлера в том, что Королевские ВВС будут повержены, и, потерпев в итоге поражение, Геринг свалил всю вину на Удета.
Теперь Гитлер столкнулся с целой серией отставок в рядах командования, и важнейшим вопросом для него было найти замену Браухичу, главнокомандующему сухопутными войсками. Ему нужен был кто-то, на кого он мог безоговорочно положиться. Человек, который, по его мнению, будет достаточно стойким для того, чтобы выдержать войну на уничтожение. Он знал только одного такого человека. И этим человеком был сам Адольф Гитлер. Он сам поставил себя во главе германской армии, и теперь список его титулов выглядел следующим образом: Верховный главнокомандующий всеми вооруженными силами Германии, канцлер, фюрер немецкого народа и глава государства.
Сила Гитлера как харизматического лидера всегда основывалась на видении общих направлений развития. Детали он оставлял подчиненным. Но теперь дни пребывания в своей комнате до полудня, длинных обедов и горных прогулок до вечера закончились. Реакцией Гитлера на неудачи было взвалить больше работы на себя самого. В это время он послал военному командованию четкий сигнал: фюрер понимает в военном деле больше, чем они. И не только в плане общей стратегии, но и в конкретных деталях ведения кампании.
Новая реальность нашла свое отражение уже во время первой встречи Гитлера с подчиненными в качестве главнокомандующего. 20 декабря 1941 года он провел легендарную пятичасовую встречу с генералом Гудерианом. Гудериан ехал к Гитлеру с надеждой, что «наше Верховное командование прислушается к разумным предложениям, если они будут выдвинуты генералом, знающим фронт»‹41›. Он полагал, что его соединению следует начать тактическое отступление перед лицом наступающих советских войск (фактически, как Гитлер узнал во время встречи, отступление уже было начато). Гитлер был в ярости. Он требовал, чтобы войска не отступали ни на шаг. Он предлагал, чтобы солдаты рыли ямы в снегу в качестве укрытия от холода. Гудериан отверг подобную идею, заявив, что громадное число солдат погибнет в случае затягивания с отступлением. Ответ Гитлера был прямым. «Как вы считаете, гренадеры Фридриха Великого боялись смерти?» — спросил он. И тут же сам ответил на свой вопрос словами Фридриха: «Мой долг — призвать каждого немецкого солдата быть готовым отдать свою жизнь». Гудериан возразил, что в военное время каждый солдат знает, что он рискует своей жизнью, однако «намерения, озвученные ранее, приведут к потерям, которые будут совершенно несоразмерны достигнутому результату».
Ища объяснение поведению Гудериана, Гитлер пришел к выводу, что командующий танковой группой стремится защитить своих людей. «Вас слишком впечатлили страдания солдат, — сказал он. — Вы слишком жалеете их. Вам нужно провести в удалении от фронта немного больше времени. Поверьте, вещи становятся яснее, когда смотришь на них с большого расстояния»‹42›.
После неудачной попытки убедить Гитлера в мудрости тактического отступления, Гудериан покинул Восточную Пруссию и вернулся на фронт. Меньше чем через неделю он был снят с должности. И Гудериан был не единственным, кто лишился своей должности. В начале декабрьского кризиса своих постов лишились около трех дюжин генералов. Вскоре после этого, 17 января, фельдмаршал вальтер фон Рейхенау, один из немногих высших военачальников вермахта, активно поддерживавших нацизм и один из ближайших соратников Гитлера начиная с 1930-х, получил черепно-мозговую травму и умер от кровоизлияния в мозг.
Гитлер трактовал все это как подтверждение теории Дарвина: если генералы недостаточно сильны, то так тому и быть. Он заменит их другими, более жесткими людьми. Тема жесткости была основным лейтмотивом и его приказов группе армий «Центр» от 20 декабря. «Фанатичное стремление отстоять свои позиции должно быть вложено в головы солдат любыми, даже самыми жесткими методами»‹43›.
