А кроме того, говорит, если силам Запада придется, как Гитлеру, вторгнуться в Советский Союз, то «жизненно необходимо, чтобы антибольшевистская коалиция не повторила основной ошибки, которая привела к поражению Германии». В чем эта ошибка? А в том, что немцы громили, убивали, грабили на советской земле всех подряд, а надо бы, уверял Деникин, только коммунистов. Но ведь армия Гитлера всего лишь повторяла то, что за двадцать лет до нее делала армия самого Деникина. В известном драматическом письме от 15 февраля 1920 года генерал Врангель перед убытием по настоянию англичан и Деникина из Севастополя за границу писал ему о его армии: «Милостивый государь Антон Иванович! Армия, воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве, ведомая Начальником, примером своим развращающим войска, — такая армия не могла создать Россию» (ВИЖ, 1990, № 7, с.70). Святая правда! Как и такого же образца, но даже гораздо более мощная армия Гитлера не могла победить Россию. Поэтому, если бы старец был в здравом уме и честной совести, то должен бы сказать: «Не повторяйте нашу с Гитлером ошибку!» А он вместо этого хитрил: «Самое важное — не забыть уроки недавней войны». То есть выставлял дураком и мерзавцем только Гитлера.
И еще хитроумнее дальше: «До тех пор, пока война развертывалась под знаменем интернационализма, результаты в виде бесславной финской кампании и катастрофы Красной Армии на пути к Москве были налицо». Катастрофы, отрадные для путинского любимца.
Но, во-первых, это почему же финская кампания в глазах генерала бесславна? Да, она оказалась трудной, в ней были ошибки и промахи, но Красная Армия решила все задачи, добилась всех целей, которые перед ней стояли, всего, что было нужно для уменьшения опасности Ленинграду, и не мы к финнам, а они явились к нам в нашу столицу и для подписания мира на наших условиях — что тут бесславного? Кажется, Деникин принимал участие в русско-японской войне. Так не считал ли генерал, что она была более славной? А Портсмутский договор, по которому Японии оттяпала у нас Южный Сахалин, да еще мы признали ее право на Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним, — не считал ли генерал этот договор более достойным его родины, чем тот, что мы подписали с финнами 12 марта 1940 года в Москве, по которому к нам отходил Карельский перешеек и мы получили в аренду полуостров Ханко, на котором тотчас создали военную базу, сыгравшую вскоре важную роль в защите Ленинграда?
Во-вторых, мы, конечно, оставались интернационалистами, и Красная Армия была по своему составу интернациональной, но нашим знаменем, вынесенным вперед в войне против фашистской Германии, стал советский государственный и русский национальный патриотизм. В первый же день войны в выступлении по радио В.М. Молотова, а потом И.В. Сталина она была провозглашена Отечественной и поставлена в один ряд с Отечественной войной 1812 года. Именно это единство национально-исторического и советской современности было выражено в обращении нашего Верховного Главнокомандующего к Красной Армии на великом параде 7 ноября 1941 года: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
И наши трудности в Финской кампании, как и трагические неудачи 1941–1942 годов, объясняются вовсе не «знаменем интернационализма», а многими другими причинами, о которых многоопытный генерал мог бы знать лучше, чем Радзинский, Сванидзе или Путин.
* * *
Деникин предупреждал Трумэна и Эттли: если вы не истребите прежде всего коммунистов, то «интервенция Запада кончится так же, как все предыдущие вторжения: польское, шведское, наполеоновское и гитлеровское». По деликатности воспитания генерал не упомянул англо-франко-американо-японское вторжение 1918 года, окончившееся так же, но его адресаты едва ли забыли об этом.
Еще большую опасность для Запада, чем советская атомная бомба, Деникин видел в Сталине, в самой его личности, считал его «главной опорой». Что ж, кто оспорит? И потому, говорил, «падение главной опоры приведет к разрушению и гибели всей структуры. Инспирированный «культ» Сталина не переживет этого». Вот кто, оказывается, был первым-то борцом против культа личности — правда, только теоретическим. Но как же на деле совершить «падение главной опоры»? Деникин не знал. Однако прошло десять лет и сыскался практик — Хрущев!
И тут заслуживают внимания дальнейшие поучения генерала: «Наиболее желательным для России и наиболее выгодным для мира способом урегулирования кризиса (так он называл свержение Советской власти. — В.Б.) был бы внутренний переворот в СССР». Хрущев его и начал, Горбачев и Ельцин завершили. Путин и Новодворская закрепляют. Как же не положить венок на могилу первопроходца!
Теперь, если спускаться по ступенькам известности, надо бы сказать о патриотизме Солженицына, но он, откровенно говоря, до того мне остофигел, что я ограничусь лишь напоминанием о том, что, живя в США, этот патриот занимался тем же самым, чем за тридцать лет до него дряхлый генерал Деникин перед смертью: стращал Запад нападением — вот-вот! — Советского Союза и скорым крахом всего цивилизованного сообщества. Ну, что последовало за всеми этими пророчествами самопровозглашенного пророка, мы знаем. Заслужил он венок от Путина? Бесспорно. Стольким людям мозги запудрил, стольким лапши на уши навесил, стольким вермишелью рты заткнул. И Большую Коммунистическую улицу в подарок от Лужкова и его жены-миллиардерши тоже заслужил. И хватит о нем. Остофигел, говорю.
Взглянем лучше на Ивана Шмелева. Тоже выдающийся патриот. Как отмечают даже нынешние демократические издания, например, биографический словарь «Русские писатели XX века» (М., 200. с. 778), писатель бурно ликовал, когда немецкие фашисты напали на его любимую родину. В «Парижском вестнике» и в берлинском «Новом слове» он поносил Советскую власть почти как Сванидзе и Млечин. Иван Сергеевич, видите ли, был уверен, что фашисты избавят Россию от большевиков, — потому и ликовал. Но, увы, к огорчению патриота произошло нечто прямо противоположное: большевики избавили Германию и Европу от фашизма. Естественно, что после войны Шмелеву пришлось оправдываться. 31 мая 1947 года в газете «Русская мысль» он божился: «Фашистом я никогда не был». Вот те крест! Мало того, «и сочувствия фашизму не проявлял никогда». А желание победы фашизму разве не сочувствие ему? Нет, он всего лишь хотел, чтобы немецкие танки да самолеты, душегубки да расстрелы, виселицы да грабежи вернули любимую родину на 25 лет назад.
А Ильин, если пойти дальше? Тот и оправдываться не стал. Живя в Берлине, он 17 мая 1933 года, т. е. вскоре после прихода Гитлера к власти, писал в парижской газете русских эмигрантов «Возрождение»: «Европа не понимает национал-социалистического движения. Не понимает и боится. Верит всем россказням «очевидцев», всем пугающим предсказателям. Леворадикальные публицисты чуть ли не всех европейских наций пугают друг друга и создают перекличку ненависти и злобы. Очернение фашизма вредит всему человечеству».
Как, дескать, можно очернять и даже ненавидеть столь отрадное «явление мирового масштаба»?! Вы только подумайте, мол: «Что сделал Гитлер? Он остановил большевизацию Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе» и, в частности, Александру Минкину, европейцу из «МК». И все, мол, будет тип-топ, «пока Муссолини ведет Италию, а Гитлер ведет Германию».
