Несмотря на неоднократные заявления американских властей о том, что бомбардировкам подвергаются только военные цели, что применяются «точечные удары» и используются «умные бомбы» и бомбы с лазерным наведением, мы теперь знаем, что все это было не более чем очередной пропагандой. Страдания людей, гражданского населения рассматривались как «побочный ущерб». После войны Пентагон признал, что невоенные объекты были разрушены в значительной степени по политическим мотивам [105]. В обстоятельных государственных исследованиях Второй мировой войны содержатся выводы о том, что «страх болезней и тягот, вызванных отсутствием санитарно-бытовых средств, должен был оказывать деморализующее воздействие на гражданское население», что между разрушением предприятий коммунального хозяйства и готовностью немецкого населения принять безоговорочную капитуляцию существовала «надежная и яркая» взаимосвязь [106].
В случае с Ираком мотивация состояла в том, чтобы подтолкнуть отчаявшихся граждан восстать и свергнуть Саддама Хусейна. Как сказал один из сотрудников мобилизационно-планового управления ВВС США:
«По большому счету, мы хотели сказать людям: «Избавьтесь от этого парня, и мы будем рады помочь вам в восстановлении. Мы не собираемся терпеть Саддама Хусейна или его режим. Исправьте это, и мы исправим ваше электричество» [107].
Те, кто пытался избежать ужасов бомбардировки в Ираке, бежали в Иорданию, но подверглись воздушным атакам на трассе между Багдадом и иорданской границей. Автобусы, такси и частные автомобили неоднократно подвергались, в буквальном смысле, безжалостным, обычно средь бела дня, налетам с применением ракет, кассетных бомб и пулеметов. Причем четко было видно, что цели гражданские — с багажом, навьюченным на крыши, без военных транспортных средств, окруженные только открытой пустыней, атакуемые самолетами, летящими очень низко над землей.
Автобусы с пассажирами сжигались, а когда люди выходили из машин и бежали, спасая свою жизнь, самолеты часто налетали на них, стреляя вслед. «Вы убиваете нас! — кричал иорданский таксист американскому репортеру. — Вы стреляете в нас повсюду, где мы передвигаемся! Всякий раз, завидев автомобиль или грузовик, самолеты ныряют с неба и преследуют нас. Их не волнует, кто мы и какие мы. Они просто стреляют». Его крик был повторен сотнями других. Американские военные, по-видимому, считали, что любое транспортное средство, в том числе с мирными жителями и их семьями, может быть прикрытием для перевозки военными топлива или других военных материалов, может быть, даже ракет «Скад». Даже перевозка обычного бензина являлась нарушением эмбарго [108].
В самом конце, когда голодные, раненые, больные, измученные, дезориентированные, деморализованные, оборванные, некоторые даже босиком, иракские военные уже не выказывали никакого желания сражаться, покидали Кувейт и направлялись к Басре на юге Ирака, Саддам Хусейн попытался спасти жалкие клочки достоинства, заявив, что отводит свою армию ввиду «особых обстоятельств». Но даже этого оказалось слишком много, чтобы Джордж Буш допустил такое заявление. «Последняя речь Саддама — безобразие, — убежденно заявил президент. — Он не отводит войска. Отступают его побежденные силы. Он пытается претендовать на победу в разгар бегства».
Этого США допустить не могли. Поэтому американцы обрушили всю мощь своей авиации на дорогу, ведущую к Басре, сбрасывая бомбы и ракеты и поливая свинцом длинные колонны иракской военной техники и гражданских транспортных средств, солдат и беженцев. Хорошие благочестивые парни — американские солдаты, которых вскоре будут приветствовать дома как героев, гордились собой: «мы поджарили его», «мы сорвали куш», «легкая задача»…
Снова и снова под зажигательную песнь героя-одиночки из увертюры Россини о Вильгельме Телле, несущуюся из репродукторов авианосца ВМС США «Рейнджер», один за другим взлетали самолеты, чтобы обрушить на головы иракцев тонны ракет и кассетных бомб. К палубной авиации присоединялись B-S2 наземного базирования со своими пятисоткилограммовыми бомбами: «момент, когда от них ничего не останется, наступит быстро, это не займет слишком много дней»; «стрельба по сидящим уткам»; «это самое большое шоу в честь Дня независимости из тех, что когда-либо видел, и видеть эти разваливающиеся танки — просто «бум»… они просто раскаляются добела. Это замечательно».
Британская газета «Индепендент», хотя и поддерживала войну, осудила ликование, которым американцы сопровождали уничтожение отступающих войск Саддама Хусейна, заявив, что это «вызывает отвращение» и они стали «свидетелями тошнотворной стрельбы в спину обращенной в бегство армии» [109].
Корреспондент «Би-би-си» подвел итоги нападения вопросом: «Кому могут угрожать эти жалкие остатки разбитой армии Саддама Хусейна? Разве не очевидно, что люди сдались бы добровольно, без применения такого ужасного оружия?» [110].
И все это против врага, который в течение пяти дней призывал к прекращению огня.
Но небеса запрещают американцам оскорблять любого жителя Залива. Поэтому параллельно истреблению иракских сил солдат учили никогда не использовать левую руку, предлагая еду или напиток, поскольку эта рука традиционно предназначалась для санитарных функций. Их учили, как правильно, чтобы не спутать с приманиванием собаки, подзывать к себе арабов рукой и пальцами [111].
Известна также история американского летчика, который, отправляясь бомбить иракцев, положил в свой идентификационный пакет 20 долларов и записку, написанную на арабском, фарси, турецком и английском языках. В ней говорилось: «Я американец и не говорю на вашем языке. Я не испытываю никакой злобы к вашему народу». После этого он, нагруженный бомбами, с ревом улетел по направлению к Ираку [112].
Были ли американские солдаты агрессивно настроены по отношению к сослуживцам женского пола? Одно послевоенное исследование показало, что более половины женщин, которые служили в войсках во время войны в Персидском заливе, подвергались сексуальным домогательствам в устной форме, в то время как восемь процентов (почти 3000 человек) были объектами попыток или совершения сексуального насилия [113].
И сразу же после того как Джордж Буш приказал начать бомбардировку, его рейтинг среди американцев подскочил до 82 процентов, рекордной отметки за два года на посту президента, даже выше, чем после его вторжения в Панаму [114]. Один журналист позже отметил:
«Одна минута истины в вечерних новостях об этой «популярной» войне изменила бы американское общественное мнение… Если бы в шестичасовых новостях в понедельник в течение хотя бы минуты показали 5000 иракских солдат с ужасными ожогами от начиненных фосфором боеприпасов. Затем во вторник вечером — в течение еще одной минуты — бойню в бомбоубежище Багдада… А вечером в среду американцам бы показали уничтожение 10 тысяч иракских солдат с помощью американского высокотехнологичного оружия» [115].
С момента вторжения Ирака в Кувейт в августе, несмотря на множество путаных и резких заявлений из Белого дома, одна вещь казалась достаточно ясной: если Ирак согласится уйти из Кувейта, военные действия против него прекратятся независимо от продления других санкций. Таким образом, казалось, что в ситуации появился хотя бы и поздний луч надежды, когда 21–22 февраля 1991 года Советскому Союзу все же удалось убедить Ирак согласиться пойти на полный вывод войск на следующий день после вступления в силу положения о прекращении огня. Соглашение подкреплялось временными схемами и планом его мониторинга [116].
