– Понял, товарищ майор…
Это было только одно соображение. Существовали и другие. Солоухин видел еще при погрузке в вертолеты, что запас мин у десантников ограничен. Его рассчитывали только из принципа необходимости для обстрела сотни, которую и планировалось уничтожить. С ящиками по горам бегать не слишком удобно, лишнее брать – смысла не виделось, и потому сейчас боезапас следовало поберечь.
Рация торопливо запищала.
И минометный огонь, откликнувшись на приказ командующего операцией майора, уже через пару минут приобрел иную интенсивность. После одновременного залпа из всех стволов воздух долго не вибрировал от минной песни, и слышались только обоюдные автоматные очереди. Потом одна мина все же пролетела и взорвалась в середине дороги, умудрившись задеть осколками пару человек. И больше не стреляли. Только сами десантники, группами прикрывая друг друга, грамотно совершали перебежки, сближаясь с противником, и снова залегали.
Дистанция преследования сокращалась, и это показалось командиру душманов опасным. Он дал новую команду. «Духи» стали отходить короткими перебежками, таким образом приблизившись к зоне минирования еще метров на сорок и заставив группу Солоухина подготовиться к вступлению в действие. С другой стороны туда же приближалась вторая колонна, бойцы которой на ходу готовили автоматы. Те, у кого автоматов не было, сдвигались в задние ряды, рассчитывая, должно быть, вооружиться, как только появятся первые потери. А потери появились скоро…
– Савельев! Десантуре – открыть огонь по второй колонне… – Майору Солоухину сверху хорошо было видно, что, кому и как следует делать.
– Понял, товарищ майор…
Опять запищала рация. Десантники откликнулись на сигнал. Теперь уже пусть и не полностью прицельным огнем, но все же они могли доставать встречную колонну. И в первых рядах несколько человек вскоре упали под ноги остальным, дав возможность вооружиться тем, кто шел почти безоружным.
Солоухин просчитал классическую ситуацию верно. Необученное пополнение военную классику, естественно, не знает и тоже, после первых же потерь, горит желанием ответить активными действиями, не понимая, что активные действия, если они не сообразуются с обстановкой, могут быть губительными даже при значительном численном превосходстве. Какие активные действия душманы могут предпринять в своем странном с точки зрения военной науки положении? Только встречную перестрелку. Что они тут же и начали. Но если для десантников встречная перестрелка являлась одновременным обстрелом и первой колонны, то новоиспеченные душманы, стреляя в далеких пока для них десантников, одновременно стреляли в своих же.
Согласно законам боя, первой колонне следовало залечь и лежать без движения, пока над ними свистят пули подошедшей колонны. Но законы пишутся для тех, кто в состоянии их выполнить. Необученные солдаты такой способностью не обладают. Нервы не выдерживают напряжения – в тебя стреляют, значит, необходимо тоже стрелять. А если дал несколько очередей с одного места и «показал себя», следует обязательно перебежать в другое место. Вот тут-то и возникает эта возможность – угодить под пули тех, кто пытается тебя спасти…
Вторая колонна приближалась, рассеявшись по всей ширине ущелья, и, таким образом, уже перестав быть собственно колонной, но от этого потери не уменьшились, а процентное число вооруженных возросло. Ситуация несколько меняла первоначальные планы спецназовцев. Пополнению предстояло вот-вот попасть на мины с механическими взрывателями, заложенные для первой группы. Если это остановит «духов», то они не войдут в сектор кинжального расстрела, подготовленного Солоухиным. И не могут быть задействованы мины с дистанционным управлением, пока первая группа не начнет отступать дальше. Дальше от десантуры и ближе к своим…
17
Для старшего лейтенанта Семарглова и его взвода день выдался таким же напряженным, как минувшая ночь и следующее за ночью утро. Солдаты устали, как, впрочем, и сам старший лейтенант, но в новом вертолете спать было уже не так неприятно, как в первом. Здесь не так шумело и трясло, и ни у кого не возникало опасения проснуться во время свободного падения. И все, кто как мог и умел, старались пристроиться с возможностью поспать.
Взвод разведки вместе с командиром собрался в этот раз почти в половинном составе, что с ним вообще случалось в последних операциях редко. В результате единственный вертолет, оказавшийся подготовленным к немедленному полету, был набит гораздо больше всех допустимых норм, тем не менее это не смутило даже пилотов. Разведчики тоже не успели отдохнуть, и многие спали прямо на полу салона. В том числе и сам старший лейтенант Вадимиров, уютно устроившийся рядом с выходным люком.
Семарглову, когда после доклада полковнику Рауху он получал новое задание, казалось, что после завершенной операции он готов уснуть хоть на ходу, хоть на лету, хоть на бегу. По крайней мере, шел он к новому вертолету так, словно перед этим основательно «хлебнул» из пилотской фляжки. Бетонированная поверхность аэродрома слегка пошатывалась под ногами – плавно, как играла на волне. И Василий Иванович сам не замечал, как тяжко вздыхает. Тем не менее уже в вертолете старший лейтенант, как ни старательно закрывал глаза, уснуть не смог. Потому что, едва закрывал глаза, перед внутренним взором вставало осунувшееся лицо подполковника Яцко, измученного маршем и получившего избавление от мук в виде пули. Впрочем, избавление подполковник получил, скорее, не от мук физических, а от мук нравственных, потому что последняя его фраза показала, о чем человек долго и надсадно думал.
«Дух Мураки»…
Говоря честно, Василий Иванович Семарглов в свои молодые годы давно научился присматриваться и прислушиваться к людям больше, чем это могло показаться со стороны при его обычной легкомысленной манере поведения. Эту манеру поведения он сам выбрал себе как защиту от окружающей среды, и такая защита пока работала безотказно. Однако от самого себя она защитить не могла, хотя внешнее поведение тоже формирует внутреннего человека, вопреки общему мнению, что только внутренний мир влияет на поведение видимое. Никто бы со стороны не сказал, что он переживает, что он утруждает себя тяжелыми мыслями о деле, в котором принимал непосредственное участие. А он переживал…
«Дух Мураки»…
И совсем не думал старший лейтенант, что он особо чувствительный человек. Он себя к обычным относил и никогда к особенным. И потому, что сам переживал, к другим присматривался. И то же самое наблюдал. И среди офицеров, и среди солдат. При этом отдавал себе ясный отчет, что само уничтожение имама, которого афганцы считали святым, может быть, и неприятный осадок на душе оставляет, тем не менее неспособно вызвать тот поток чувств, что обрушился на спецназовцев и даже не только на них, а на всех, кто так или иначе соприкасался с операцией. Семарглов слышал, что даже прапорщик-заправщик с аэродрома, что отправлял их вертолеты на задания, слег в госпиталь с сердечным приступом. Во всем виноваты последствия. Странные ощущения жесткого постороннего взгляда… Землетрясение… Облако в форме человеческого глаза… Все это в совокупности так повлияло на людей, что уже на протяжении длительного времени заставляло беспокоиться.
