– Трудно сказать. Мы общались слишком непродолжительное время…
– Выпить с ним он вам не предложил? Говорят, он любитель выпить…
Занадворов не слышал про такую привычку американского полковника, просто таким ходом он подвел базу под дальнейший разговор. Саламидзе ехидства, впрочем, не уловил.
– Этим он мало отличается от вас. Если и пьет, то в одиночестве.
– Я, к счастью, не пью даже в одиночестве. И фенциклидин не употребляю.
– Фенциклидин? – переспросил Автандил Георгиевич. – Это… А… Да… Что-то из наркоты…
– Да. Это синтетический наркотик, вызывающий деменцию. Как раз его и производит лаборатория, руководимая полковником Лоренцом. Производит – и отправляет в Россию. И разрабатывает технологии производства фенциклидина в кухонных условиях. Целевая аудитория – российские студенты. Такая вот террористическая, можно сказать, акция…
– Лаборатория производит фенциклидин? – переспросил Саламидзе с удивлением.
– Именно так. А вы думали, они производят вакцину от ящура?
– Но это же…
– Это международное уголовное преступление.
– И вы… – спросил врач, требуя уточнения.
– И мы собираем сведения, чтобы предъявить обвинения, – мягко обрисовал Занадворов свою миссию. Ни к чему было грузину знать, чем в действительности озабочены офицеры российского спецназа. – Тот чеченец в лаборатории – это человек, который должен был добыть доказательства. Но теперь его схватили благодаря вашему непреднамеренному вмешательству, и, скорее всего, уничтожат после допроса, если мы его не выручим.
– Дворовой, машина идет в обратную сторону, – сообщил майор Тихомиров.
– Работайте, – сказал Занадворов в микрофон и повернулся к пленнику. – Автандил Георгиевич, мы ничего не имеем против вас и ваших сотрудников. Тем не менее, чтобы вы нам не помешали, мы вынуждены временно ограничить вашу свободу. Вы уж посидите в машине – извините еще раз – в наручниках. И под охраной.
– Но… Я мог бы дать слово…
– Извините. Когда идет война, случайности лучше исключить.
– Война?
– Война на уничтожение моего народа. Операция, которую проводит полковник Лоренц, носит красноречивое название – «Хиросима». Даже сами американцы проводят аналогию. Мы тем более воспринимаем их деятельность очень серьезно. Это война – не с Грузией, хотя грузинские спецслужбы помогают американцам, и даже не с самими Соединенными Штатами. Это война с ЦРУ и с идеологией, которую сформировали когда-то Ален Даллес и чуть позже Збигнев Бжезинский. Идеологией, направленной на уничтожение российской государственности и русского народа. Впрочем, не только русского, поскольку в России живет множество национальностей. И деятельность нынешней лаборатории – это только развитие их планов!
Врач поморщился.
– И как долго продлится это ограничение?
Его, конечно, не волновали чужие проблемы, хотя деятельность лаборатории и возмутила врача, как заметил Занадворов. Автандила Георгиевича волновала собственная судьба.
– По крайней мере, несколько часов. Вы можете выспаться – у вас вид невыспавшегося человека… Как только будет возможно, вас освободят.
«Вид невыспавшегося человека» относился скорее не к недосыпанию, а к сливовому цвету носа врача. Тот, может быть, и понял, но промолчал.
* * *
«Уазик» грузинской военной комендатуры ехал значительно быстрее медицинского «собрата», но дребезжал, несомненно, громче. А в скорости просматривалась скорее не заслуга автомобиля, а только отношение к нему водителя.
Ситуация повторилась полностью, словно это был дубль одного и того же момента на киносъемках. При всем желании водителя ехать быстрее подобная езда на том участке, что выбрал для захвата майор Тихомиров, была попросту невозможна. А по медленно идущей машине снайперу стрелять было проще. Впрочем, и по более быстрой цели старший лейтенант Шумаков не промахнулся бы, но в том случае существовала угроза, что при лопнувшей покрышке малоопытный водитель может не справиться с управлением и машина вылетит под откос. В этих местах есть участки, где лететь придется долго. Рана Элизабара не зажила, и удовольствия от полета кувырком он должен испытать немного. Да и от самого «уазика» в этом случае мало что останется, а спецназовцам требовалась целая машина.
Но все обошлось. Двигатель, работающий на малых оборотах, сразу после того как колесо «разули», заглох, и «УАЗ» встал, только чуть качнувшись на пружинных амортизаторах. Выскочили наружу солдат-водитель и офицер с переднего пассажирского сиденья. Из боковой двери салона выпрыгнули двое солдат. Только один из охранников, остановившийся у распахнутой дверцы, держал в руках автомат, да у офицера в кобуре на поясе болтался пистолет. Пытались понять, что произошло, но времени на понимание им отпущено не было. Тут же из-за ограничивающих поворот дороги камней поднялись пять фигур с подготовленным оружием. Офицер попробовал оказать сопротивление, но, к своему счастью, схватился не за пистолет, а пожелал ударить капитана Ёлкина ногой. Капитан, слегка присев, хладнокровно пропустил ногу над головой, пружинисто выпрямился, одновременно сгибая колено и нанося им удар в печень офицеру, не успевшему прочно встать на ноги. Этого удара хватило, чтобы противник застыл и начал хватать ртом воздух; но воздуха, даже чистого, горного, не хватило, и офицер упал. Солдаты же, ничего не понимая в происходящем, на боевые действия настроены не были и сопротивления оказать не пожелали. Тот, что выскочил с автоматом, даже затвор не передернул.
И офицера, и солдат обезоружили быстро. Из машины вытащили оставшееся оружие и вывели торжествующего подполковника Элизабара Мелашвили, сильно хромающего – гораздо сильнее, нежели во время трудного маршрута по горам – и все еще не расставшегося со своим посохом. Правда, руки Элизабара были скованы наручниками, мешающими держать посох, но в кармане офицера конвоя нашелся ключ, и уже через несколько секунд Мелашвили растирал освобожденные запястья.
– Неприятная, оказывается, это штука – наручники… Руки устают!
Оставив одного бойца в охране возле медицинской машины, подполковник Занадворов с остальными офицерами двинулся в сторону комендантского «уазика». Там грузинские солдаты под командованием и приглядом майора Тихомирова уже ставили взамен оголенного колесного диска «запаску». Менять колеса они умели лучше, чем воевать, и это было сразу заметно.
Сергей Палыч, приблизившись, пожал Элизабару руку.
– С освобождением тебя! Круто, надо сказать, ты влип…
Грузинский подполковник широко и радостно улыбался.
– Я же знал, что вы вытащите! А если бы и не вытащили, я уже придумал, как выкрутиться. Главное, чтобы Джабраил не раскололся, и все прошло бы нормально…
– Каким, интересно, образом ты бы выкрутился?
– Все просто. Я слишком хорошо знаю наш государственный менталитет. – Это прозвучало так, словно подполковник Мелашвили знал пароль для прохода в рай.
