«Молодые люди из этих слоев вряд ли будут способны соединиться – даже на чисто биологическом уровне. Малограмотный пролетариат малопривлекателен для люденов. И для мужчин, и для женщин. Мы просто не видим в них самцов и самок, они нам с этой точки зрения не интересны… Иногда мужчине-людену даже не понятно, что самка человека с ним кокетничает. А если даже он понимает, что она делает, его “не заводит”… Поведение текущей суки или кошки вполне “читаемо” для человека, но совершенно не воспринимается как сигнал принять участие в игре… Я не раз наблюдал, как интеллигентные мальчики в экспедициях прилагали большие усилия, чтобы соблазнить самку местных пролетариев».
Это говорит в XXI в. с кафедры Санкт-Петербургского университета профессор двух вузов. Какое мракобесие в цитадели русской культуры!
Все эти «лидеры влияния» не просто мечтают о таком будущем, они реализуют проект «Постчеловечество», перенося его в плоскость политических и экономических программ. Вот главная статья В. Иноземцева в книге «Постчеловечество». Она называется «On modern inequality. Социобиологическая природа противоречий XXI века».
В. Иноземцев пишет: «Государству следует обеспечить все условия для ускорения “революции интеллектуалов” и в случае возникновения конфликтных ситуаций, порождаемых социальными движениями “низов”, быть готовым не столько к уступкам, сколько к жесткому следованию избранным курсом» [70].
Интеллектуальные дебаты крутятся вокруг идеи создания с помощью биотехнологии и информатики постчеловека. При этом сразу встает вопрос: а как видится в этих проектах судьба человека? В рассуждениях применяются три сходных парных метафоры. В жестких тезисах виды «постчеловек и человек» представлены как «кроманьонцы и неандертальцы». Помягче – это «элои и морлоки» (из фантазий Г. Уэллса), совсем мягко – «людены и люди» (из Стругацких).
Вот рассуждения А.М. Столярова, видного писателя-интеллектуала, лауреата множества премий: «Современное образование становится достаточно дорогим… В результате только высшие имущественные группы, только семьи, обладающие высоким и очень высоким доходом, могут предоставить своим детям соответствующую подготовку… Воспользоваться [новыми лекарствами] сможет лишь тот класс людей, который принадлежит к мировой элите. А это, в свою очередь, означает, что «когнитивное расслоение» будет закреплено не только социально, но и биологически, в предельном случае разделив все человечество на две самостоятельные расы: расу “генетически богатую”, представляющую собой сообщество «управляющих миром», и расу “генетически бедную”, обеспечивающую в основном добычу сырья и промышленное производство…
Очевидно, что с развитием данной тенденции «когнитивное расслоение» только усилится: первый максимум устремится влево – к значениям, характерным для медицинского идиотизма, что мы уже наблюдаем, в то время как второй, вероятно, все более уплотняясь, уйдет в область гениальности или даже дальше…
Современные “морлоки” с их интеллектом кретина будут неспособны на какой-либо внятный протест. Равным образом они постепенно потеряют умение выполнять хоть сколько-нибудь квалифицированную работу, и потому их способность к индустриальному производству вызывает сомнения» [71].
Надо сказать, что с начала перестройки поношения в адрес «люмпенов», «паразитов» и «лодырей» и всей «генетически бедной» расы трудящихся стали сопровождаться лестью в адрес интеллигенции. Это было наивно и противно. Шестидесятники начали разжигать в интеллигенции самую примитивную ревность: ей, мол, недоплачивают. Все привилегии и оклады забрала себе номенклатура! Допустим, что так, но ведь интеллигенция, поддержав «рыночную реформу», лишь ухудшила свое материальное положение.
В.В. Радаев и О.И. Шкаратан писали в 1990 г.: «Нельзя добиться устойчивого успеха с помощью полукрепостного труда там, где нужны гибкие, динамичные формы организации производства. Основная движущая сила “компьютерной революции” – ученые, инженеры, предприниматели, управляющие, т. е. технократическая элита. Но многое ли могут сделать люди с дипломами об университетском образовании в стране, где они задавлены службой и бытовой неустроенностью, уравнены по зарплате с работниками средней и низкой квалификации, где им постоянно указывается их место (а место это далеко не самое почетное)?» [29].
Вот как, например, академик Д.С. Лихачев соболезнует русской интеллигенции, якобы ставшей жертвой большевиков: «Миллионы истинных интеллигентов, истинных патриотов своей Родины были изгнаны из России, репрессированы, уничтожены, унижены…» [102, с. 228].
Да, когда-то, кем-то и как-то были унижены все до одного истинные интеллигенты даже без всякой диктатуры пролетариата. Но ведь это в утверждении Д.С. Лихачева сцеплено с понятием «уничтожены». Соедини число погибших с числом «униженных» – и на него распространится ощущение огромности. Выходит, миллионы были уничтожены…
А раз после 1917 г. элитарная интеллигенция была якобы «изгнана, репрессирована, уничтожена», то без нее никакой культуры быть не может – так, образованщина. Из этого следовало, что советское общество изначально было контркультурным, жалеть о нем нечего, и разрушение СССР – благо. С.С. Аверинцев так квалифицирует образованную в СССР интеллигенцию: «Нельзя сказать, что среди этой новой получившейся среды, новосозданной среды научных работников и работников умственного труда, совсем не оказалось людей с задатками интеллигентов. Мы знаем, что оказались. Но… единицы» («Независимая газета», 03.01.1992.).
Академик Д.С. Лихачев усиливает это суждение: «В двадцатые годы, в годы “диктатуры пролетариата”, роль и значение интеллигенции всячески принижались. В лучшем случае ее представители могли считаться попутчиками, в худшем – врагами… Год от года в стране падал уровень культуры. Самые маленькие ставки – у работников культуры» [102, с. 228]
[25]
.
Но здесь для нас главное в утверждении Д.С. Лихачева, будто при советском строе «год от года в стране падал уровень культуры». Что он под этим понимает, каковы его критерии оценки этого уровня в динамике? Превращение страны, в которой 75 % населения было неграмотным, в самую читающую в мире страну – это падение или повышение уровня культуры? Для Д.С. Лихачева, судя по контексту его рассуждений, всеобщее образование несущественно, ибо оно означает изменение в жизни массы, а для него важна только жизнь элиты. Причем и в ее-то жизни упор у него делается на баланс «жалованья и унижений». Возможность для огромной массы людей приобщиться к творческой работе в качестве интеллигенции не считается у него культурной ценностью.
Таково отношение к «генетически богатой» расе интеллектуалов. А вспомним, что пишет о потерявших работу сельских жителях уже в 2010 г. Лев Любимов, заместитель научного руководителя Высшей школы экономики – «мозгового центра» реформы: «Одно делать нужно немедленно – изымать детей из семей этих “безработных” и растить их в интернатах (которые, конечно, нужно построить), чтобы сформировать у них навыки цивилизованной жизни»
