Взяв в 1906 г. курс на разрушение общины, приватизацию надельной земли и введение ее свободной купли-продажи, государство пошло напролом против ясно выраженной воли подавляющего большинства народа. Это стало источником глубокой ненависти крестьян и к правительству, и к тем социальным группам, которые поддерживали реформу. И ненависть эта не могла исчезнуть или утолиться без решения земельного вопроса.
Земский деятель либерал Д.Н.Шипов писал:
…пропасть, отделяющая государственную власть от страны, все растет, и в населении воспитывают чувство злобы и ненависти…. Столыпин не видит или, скорее, не хочет видеть ошибочности взятого им пути и уже не может с него сойти (цит. по [37]).
Возможность разрешиться от этой злобы и ненависти замаячила после Февраля 1917 г., когда Временное правительство объявило столыпинскую реформу «несостоявшейся», а крестьяне явочным порядком стали на местах перераспределять помещичью землю (кстати, что очень важно, оставляя помещикам их «трудовую норму» — как и всем). Но после Октября это равновесие было сломано. На Дону стала формироваться Белая армия, Церковь ее поддержала, и потенциальные противники в Гражданской войне начали процесс объединения своих сил. Произошла радикализация позиций обеих сторон, пропасть стала расширяться и углубляться.
Советская власть, как известно, полностью приняла крестьянский наказ, так что община стала основным институтом, проводящим землеустройство, — а распределить надо было 150 млн. десятин земли, которую получили крестьяне по Декрету о земле. Автоматически были устранены арендные платежи, величина которых составляла огромную сумму 700 млн. золотых рублей. Это сразу улучшило положение основной массы крестьян-середняков, которые были главными арендаторами. Крестьянам списали задолженность в Крестьянский банк в размере 1,4 млрд. золотых рублей. И эти шаги вовсе не были тактическими, конъюнктурными. Они вытекали из того нового, преодолевающего догмы марксизма представления о крестьянстве и русской революции, которое созрело в среде большевиков после 1907 г. В 1912 г. ведущий российский экономист М.И.Туган-Бара-новский подчеркнул:
Аграрные программы марксистов стали все ближе приближаться к аграрным программам народников, пока наконец между ними не исчезли какие бы то ни было принципиальные различия. И те, и другие почти с одинаковой энергией требовали перехода земли в руки крестьянства… При таком положении дел старые споры и разногласия решительно утрачивают свой смысл. Жизнь своей властной рукой вынула из-под них почву.
Напротив, в этом процессе белые, как «дети Февраля», были вынуждены после Октябрьской революции сдвинуться далеко вправо от деклараций и намерений Временного правительства (это выразилось уже во время мятежа генерала Корнилова). Объединяя в своих рядах слишком разношерстную в идеологическом плане публику, белые, как и Временное правительство, взяли на вооружение принцип непредрешенчества. Иными словами, они не выдвигали гласно никакой социальной программы на будущее, даже относительно государственного устройства. Но для крестьян и не нужна была никакая писаная программа, чтобы понять намерения белых по тем «знаковым» фигурам, которые присутствовали в армии и обозе белых — казак с урядником, помещик со священником, биржевик с банкиром. Как бы сегодня наша пресса ни расшаркивалась перед этими фигурами, в тот исторический момент они воспринимались крестьянами как символические фигуры угнетения. Это прекрасно видно из всей совокупности наказов и приговоров 1905–1907 гг. Победа белых предвещала крестьянам даже большее бедствие, нежели планы Столыпина.
Относительно либерально-буржуазного компонента Белого дела позиция крестьян была совершено устойчивой. Капитализм означал хищническую эксплуатацию крестьянства как «внутренней колонии», а в перспективе — раскрестьянивание и полное обнищание. Эту установку ясно выразил Л.Н.Толстой. В 1910 г. Ленин писал в связи с его смертью:
Его непреклонное отрицание частной поземельной собственности передает психологию крестьянской массы… Его непрестанное обличение капитализма передает весь ужас патриархального крестьянства, на которое стал надвигаться новый, невидимый, непонятный враг, идущий откуда-то из города или откуда-то из-за границы, разрушающий все «устои» деревенского быта, несущий с собою невиданное разорение, нищету, голодную смерть, одичание, проституцию, сифилис…
И главную и прямую угрозу, конечно, представляла для крестьян фигура помещика-реваншиста. Угроза эта была для многих даже не экономическая, а прямо-таки смертельная, в буквальном смысле слова. Но экономическая угроза была, разумеется, фактором всеобщим и фундаментальным. М.М.Пришвин записал в дневнике 2 июня 1918 г., сразу после начала Гражданской войны:
В основе психологии крестьянина в настоящее время лежит страх утерять «завоеванную свободу», то есть отнятую у помещиков землю. Передел по живым душам, как он ни гибелен с государственной точки зрения и культурно-технической, — все же дает нечто бесприютному бедняку: Фекла на прибавке чего, чего не посеяла: и свеклу, и картошку, и всякую всячину, она с радостью дожидается жатвы.
Понятно, что эта Фекла, разобравшись в программе Белого движения, стала его сознательным врагом. А насчет «гибельности передела с государственной точки зрения и культурно-технической», так после того, как крестьяне подкормились и вырастили детей за время нэпа, была проведена форсированная модернизация сельского хозяйства через создание на базе той же общины крупных предприятий (колхозов). И для этого не пришлось ни возвращать помещиков, ни разделять крестьян на буржуазию и пролетариат. Впервые удалось тогда перейти от трехполья к многопольным севооборотам, высвободить массу рабочих рук для индустриализации и устранить секторный разрыв между промышленностью и сельским хозяйством.
Надо подчеркнуть, что наступление белых означало для крестьян вовсе не продолжение тяжкой дореволюционной жизни, а утрату тех завоеваний, которые они получили в ходе революции и которые закрепила в законе Советская власть. И завоевания эти были настолько велики, что хозяйство крестьян не потерпело краха и даже поправлялось в условиях тотальной Гражданской войны — явление в истории беспрецедентное.
Направление изменений видно из сравнения результатов двух сельскохозяйственных переписей — проведенной летом 1917 г. Временным правительством и в конце лета 1919 г. Советским правительством в губерниях, на которые распространялась его власть. Главный результат за эти два года — сокращение числа «беспосевных» крестьян, т. е. бедняков. По 24 губерниям Центральной России число беспосевных снизилось с 11,4 до 6,5 %, а в средневолжских районах с 9,8 до 3,8 %. Число безлошадных снизилось с 28,8 до 25,1 % (в Поволжье с 34,9 до 28 %). Почти полностью исчез сельскохозяйственный пролетариат (батраки).
Второй результат — разделение больших семей благодаря тому, что крестьянам стали бесплатно доступны лесоматериалы из бывших помещичьих лесов для строительства домов и хозяйственных построек, устройства телег и саней. В результате в целом значительно обновились жилища и постройки в деревне. Средний размер крестьянской семьи составлял в 1917 г. 6 человек, а в 1919 г. 5,7 человек.
