Еще ярче выразилась эта неопределенность в момент назревания революции 1905 г. в отношении к крайней мере — установлению в России военной диктатуры. Этот вариант рассматривался в верхах, но был отвергнут по одной причине — слишком высоким казался риск того, что и сам диктатор, сконцентрировав в своих руках инструменты самодержавной власти, «подпадет под влияние либерального напора»
[33]
.
Боязнь заговора правящей верхушки против царя была так сильна, что приходилось жертвовать эффективностью государственного управления ради того, чтобы его избежать. Здесь надо отметить одну вещь, которая для нас совершенно непривычна. В России, по сути дела, не было правительства. Царь категорически противился всем попыткам учредить нормальное правительство, которое могло бы действовать как согласованное целое, обсуждая на своих заседаниях общегосударственные вопросы. Боясь сговора министров, царь вызывал к себе министров по одному, а если и созывал особые совещания, то министры даже не извещались предварительно о теме обсуждения. Не шел царь и на то, чтобы ввести пост главы правительства.
После 9 января 1905 г. министр земледелия и государственных имуществ А.С.Ермолов написал царю записку, в которой настаивал на срочных изменениях. Он писал:
В том, что произошло, виновато правительство, виноваты мы, Ваши министры, но что же мы могли сделать при настоящем строе нашей государственной организации, при котором в действительности правительства нет, а есть только отдельные министры, между которыми, как по клеточкам, поделено государственное управление…
Позвольте мне откровенно сказать Вашему величеству, что в настоящее время у нас правительства нет. Я имею счастье сидеть перед Вами и всеподданейше докладывать. Это и есть в данную минуту правительство, но завтра на это же место сядет другой министр и будет другое правительство, и этот другой министр может докладывать Вашему величеству дела в совершенно обратном направлении тому, как их докладывал его предшественник [8, с. 69].
Видимо, можно сделать довольно общий вывод: когда власть ощущает, что находится в «ловушке», то принятие решений сопряжено с большой неустранимой неопределенностью — трудно оценить последствия любого решения. В таком состоянии нередко предпринимаются действия, которые и современникам, и будущим историкам кажутся необъяснимыми, неадекватными или даже абсурдными. Обычно в массовом сознании возникает даже идея, что эти действия являются результатом заговора каких-то дьявольски хитрых теневых сил. Действия царской власти в ходе революции начала XX века в этом смысле очень схожи с действиями государственной верхушки СССР в ходе перестройки — ведь невозможно рационально объяснить, например, действия ГКЧП в августе 1991 г.
Действия царского правительства по подрыву земства и открытый конфликт с ним центральной власти способствовали скатыванию массового сознания к психологии Гражданской войны. Предпринятые начиная с 1890 г. шаги правительства по ограничению прав местного самоуправления и ужесточению административного контроля над ним посредством начальников из дворян вызвали повсеместное возмущение крестьянства.
В наказе схода крестьян дер. Борвиков Поречского уезда Смоленской губ. в Трудовую группу I Госдумы было написано:
Волость, кажется, наше деревенское учреждение, а и тут пролазы дворяне находят нужным совать свой нос, и в старшины большей частью попадают люди, угодные земскому начальнику, этому бичу деревенскому, который тебя и выслушать-то не хочет, а за малейшее возражение в кутузку садит или штрафует [1, с. 177].
В очень многих приговорах речь идет о земских начальниках. В большинстве случаев это были разорившиеся помещики, бывшие чиновники или офицеры, «промотавшиеся дворянские сынки», «шайка благородных оборванцев» (Ленин). По закону 1889 г. они должны были иметь образование не ниже среднего, но впоследствии этот пункт был отменен, так что крестьян просто отдали в руки невежественных и часто озлобленных людей, которых нужды деревни нисколько не волновали. Когда в августе 1904 г. царь беседовал со Святополк-Мирским перед назначением его министром внутренних дел, тот предупредил о своих взглядах на земское движение и назвал себя «человеком земским». Царь согласно заметил, что он и сам всегда поддерживал земских начальников. Историки до сих пор теряются в догадках, то ли Николай II притворялся, то ли действительно не понимал, что земские начальники и были введены как раз для обуздания земства.
Но крестьяне это прекрасно понимали. И свое отношение к тем порядкам, которые превратили сословное самоуправление в инструмент угнетения, они четко выражали и на языке социальных интересов, и на языке духовных ценностей. Вот два красноречивых, но совершенно типичных приговора. Крестьяне Тонкинской волости Варнавинского уезда Костромской губ. пишут в ноябре 1905 г.:
Волостное правление служит не нам, а мы принуждены служить ему; когда мы вздумали заявить ему о нашей нужде нашей земской управе, о том, что кругом нас лишь надувают и обирают, что на обсеменение нам дали почти наполовину семян невсхожих, что нам грозит и на будущий год неурожай, что становые да урядники за подати и штрафы готовы последний кусок у полуголодных ребятишек наших изо рта вырвать, — так что с нами хотят сделать земский начальник с волостным правлением? Он приказал арестовать нашего уполномоченного собирать подати, он обещал засадить в холодную всех, подписавших эту бумагу! Это что значит? Это значит, что у нас, у холодных и голодных, у темных вырывают кусок хлеба и в то же время не дают никакой возможности никому голоса своего подать. Это значит, что нас сознательно толкают в могилу от голодной смерти, а мы слова не моги сказать против этого! [1, с. 171]
А вот приговор сельского схода дер. Коптевка Богородицкого уезда Тульской губ. в Трудовую группу I Госдумы (июль 1906 г.):
Мы не можем защищать свои интересы даже совершенно мирными средствами: наши мирные села превращаются в военные лагери, а нас ставят в положение покоренного народа, с которым можно во всякое время расправиться шашками и нагайками, прикрываясь готовностью служить порядку и закону. Произвол и беззаконие свили себе прочное гнездо в наших бедных деревушках, над которыми витают кровавые призраки убитых за то, что они осмелились просить кусок хлеба [1, с. 172].
Во время крестьянских волнений земские начальники являлись в деревню во главе карательных отрядов, а в волостной суд вообще не появлялись без сопровождения казаков. Зная население, они составляли списки тех, кого подвергали расправам, часто лично руководили наказаниями, нередко сводя при этом личные счеты. Понятно, что во время революции в первую очередь поджигались дома этих начальников. Будучи в те времена ближайшим и видимым для крестьян олицетворением всего сословия дворян и государственной власти, земские начальники сконцентрировали на себе всю ненависть крестьян, которая сыграла огромную роль в Гражданской войне. И ненависть эта углублялась, поскольку верховная власть ограничить этот произвол не желала— вплоть до октября 1906 г., когда под давлением революционного движения правительство изъяло у земских начальников право подвергать крестьян административным наказаниям (впрочем, оставив им это право в отношении крестьянских должностных лиц). Зато земские начальники были введены в учрежденные для проведения реформы землеустроительные комиссии — для борьбы «с упрямством мужиков, не ценящих, по глупости, благопопечительных забот начальства» («Русские ведомости»).
