В такой концепции начало становления наций отодвигается вглубь истории — уже в средневековье интенсивность межэтнических столкновений стала такой, что для ответа на быстро возникающие вызовы народностям и народам надо было сплачиваться в большие общности, протонации. Э. Ренан говорил, что французские короли уже в Средние века сознательно занимались нациестроительством, но то же самое можно сказать и о Московской Руси.
К середине XVI в. Россия уже воспринималась на Западе как большое национальное государство, представляющее угрозу государствам Европы. Тогда возникла целая программа западного национализма в отношении России, которую и следует назвать термином русофобия. С тех пор она развивалась и дополнялась, но главная доктрина осталась той же самой: «русские — это варвар на пороге». Эта развитая и сложная идеологическая конструкция могла сложиться лишь в рамках зрелого национального сознания в отношении зрелого противника. В Средние века такого концептуального оформления столкновения между народами не получали.
А. Филюшкин пишет: «К изображению русской «восточной угрозы» были привлечены все известные авторам эпохи Возрождения топосы. От библейских, эсхатологических, антихристовых до турецкой агрессии, мирового противостояния христианства и басурманства (под которым понимался не только ислам, но и все варварское, то есть некатолическое и непротестантское). Образ России в сочинениях эпохи Возрождения как бы явился квинтэссенцией всех негативных дискурсов, накопленных за столетия» [26].
Развитие национализма как мировоззренческой и идеологической конструкции изначально было расщеплено на два течения, которые, переплетаясь, и конфликтовали между собой, и поддерживали друг друга. Если считать человеческие общности системами, то эти два течения в национализме можно различить по отношению данной общности к ее среде (более крупной системе) и к ее элементам — более мелким общностям. В этом смысле национализм одновременно был идеологией разделения и идеологией объединения.
В истории Европы это проявилось таким образом. В Средние века идеалом государственности, организующей общежитие народов Европы, считалась империя. Шли непрерывные войны между династиями, претендующими на главную роль в объединении Европы в империю — продолжательницу дела Римской империи. Поддерживалась роль двух важных объединяющих инструментов — единого культурного языка, которым служила латынь, и единой, жестко централизованной Римской католической церкви.
Церковь вела активную политическую деятельность по построению «вселенского» христианского государства с подчиненным ей императором, которого она «помазует» на царство. Папа римский имел исключительное право быть наставником светских властей, и споры относительно этого права решались даже военной силой. С особенной силой римская церковь преследовала уходящие корнями в античную культуру стремления к языческому «симбиозу» общества и власти, которые и были провозвестниками грядущего национализма.
Церковь боролась за наднациональный характер европейской государственности. Император Священной Римской империи германской нации, Imperator terrenus, короновался четырьмя коронами — франков и римлян, итальянской, бургундской и в Риме вселенской (Urbis et Orbis). Против попыток «языческого» разделения на народы совершались крестовые походы внутри самой католической Европы. Культурная и духовная деятельность направлялась церковью не на этноцентрические национальные ценности и проблемы, а на вселенские, универсалистские. Преследовала церковь и национальные обычаи и традиции. Как писал во время Возрождения видный деятель Ватикана, «пользуясь духовной властью только как орудием власти светской, папы казались скорее свирепыми государями, чем первосвященниками» [27].
Становление наций и выразилось прежде всего в конфликте с церковью, поскольку светские власти стали подчинять себе национальные церкви. Ослабление клира и упадок монастырей стали важным условием усиления национального государства. Идеология национализма, разделяющего империю, с самого начала была антиклерикальной и мобилизовала в поддержку нового типа государства антиклерикализм широких масс. В этом конфликте главную поддержку национализму оказала Реформация. Была отвергнута латынь как язык «межнационального религиозного общения», богослужение стало переходить на национальные языки, Лютер выступил за эмансипацию светской власти от церкви: «Раз светская власть установлена Господом карать злых и охранять благих, то пусть она свободно исполняет свое назначение во всем христианстве, невзирая на лица… все равно, обратится ли она против папы, епископов, попов, монахов, монахинь или еще кого-либо… Все же доводы церковного права лишь дерзкие римские измышления» [27].
Наибольшей интенсивности борьба националистов против церкви достигла в момент Великой французской революции, когда интеллигенция, воспитанная Просвещением и опираясь на антицерковные чувства масс, выработала целостную светскую идеологию и проект создания народа. Божественное право было заменено «естественным», монарх как помазанник божий — Национальным конвентом. Принятие национализма за основу идеологии, которая легитимировала новый общественный строй и глубокую трансформацию всех общественных институтов, действительно означало пересборку народа. Де Токвиль писал: «Революция, уничтожив политические учреждения, принимается за разрушение гражданского порядка, вслед за законами переделывает нравы, обычаи, даже язык» (цит. в [27]).
Таким образом, в отношении наднациональных европейских структур нарождавшийся национализм был разделяющим. Он одержал победу и над имперской светской властью, и над единой централизованной церковью, и над классическими культурными традициями. Однако внутри образовавшихся национальных государств эта идеология была объединяющей — по отношению к региональным этническим общностям.
На устранение этнических различий и «фабрикацию» единообразных граждан, одинаково понимающих нормы и права нового общественного порядка с его антропологией свободного индивида, были направлены все средства господства национального государства, включая школу и СМИ. Различия изживались так интенсивно, что Европу иногда называют «кладбищем народов».
Наступление этого объединительного национализма, разрушающего этничность малых народов, вызывало сопротивление, в том числе сепаратизм — борьбу за отделение от большого национального государства. Так возникал «национализм периферии» — как протест против государственной формы «большой» нации. Однако, становясь идеологией сопротивления национальному государству, этот национализм периферии, как правило, имитировал формы и язык государственного национализма, ставил целью обретение малым народом статуса нации.
Говоря о становлении европейских наций, И. Чернышевский так объясняет развитие отношений между нацией и малыми народами: «Как правило, статус «этносов» получают группы, которые не были уничтожены или ассимилированы самоутверждающейся нацией, но которые не удалось сразу переварить, и с ними пришлось налаживать отношения, а следовательно, «давать им место» и как-то осмысливать их существование. На положение «этносов» также низводятся проигравшие нации, утратившие свои трофеи, но еще способные отстаивать свое существование. Собственно, если «нация» определяет себя как «господствующую», то «этнос» — это оппозиционная структура по отношению к «нации»… Обычная мечта любого «этноса» — чтобы его оставили, наконец, в покое. Но эта мечта обычно приводит к историческому поражению: «этнос» в эпоху господства агрессивных национализмов рано или поздно ассимилируется.
