Назовем еще одну общность граждан России, для которой реформа имела катастрофические последствия в результате разрушения институциональных матриц их жизнеустройства — коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока (КМНС). Строго говоря, их судьба — это доведенный до крайности образ того, что происходит со всеми народами РФ.
Даже такой явно антисоветски настроенный человек, как В.А. Тишков, пишет: «В начале 90-х гг., с распадом СССР и развитием рыночных отношений, КМНС оказались без опеки государства и материальной поддержки, лишились гарантированной системы здравоохранения, образования и снабжения, а также других мер социальной защиты, к которым они привыкли за годы советской власти» [151].
Действительное положение этих народов, суть их нынешней драмы объясняет Ф.С. Донской. Он пишет: «На всех этапах исторического развития России после XVI в. коренные малочисленные народы Сибирского Севера и Дальнего Востока выживали благодаря интеграции, то есть достижению единства и целостности каждого этноса, основанной на национальной взаимопомощи, взаимозависимости с пришлым населением, преимущественно европейского происхождения. Как показывают исследования, постсоветский период характеризуется началом активного процесса дезинтеграции аборигенного населения, то есть сворачивания на государственном уровне достигнутых за столетия реалий вплоть до непредоставления ему конституционных прав на этническое самоуправление и саморазвитие, резким снижением господдержки здравоохранения, образования и т.д. Подорвана материальная основа существования аборигенов — традиционные отрасли хозяйства. Их численность занятых в сельском и промысловом хозяйстве по сравнению с 1990 г. сократилась в 2 раза и более. Северные села превратились в очаги хронической безработицы. В районах проживания коренных малочисленных народов произошел обвальный спад промышленного производства, строительства, транспорта и связи. Абсолютное большинство этого населения отброшено далеко за черту бедности» [152].
Конкретные показатели социального положения этих народов, о котором никогда не говорят центральные СМИ, позволяют говорить об античеловеческом характере рыночной реформы. В 2000 г. среднее ежесуточное потребление продуктов питания в районах проживания этих народов составляло в Камчатской обл. 50,4% от норматива, в Корякском АО 51,3% и в Таймырском АО 43,5%. Речь идет о тотальном хроническом недоедании. Даже в 2003 г. валовой месячный доход на душу населения в районах проживания этих народов был намного ниже (иногда в 2 и более раза) стоимости нормативного рациона питания. Мы — свидетели небывалой программы по хладнокровному уничтожению всех матриц жизнеустройства 14 народов Российской Федерации.
Вернемся в «благополучные» регионы. Важной частью всех институциональных матриц хозяйства являются отношения в процессе труда. Они формируют один из важнейших пучков связей, соединяющих людей в народ. Труд был одним из важнейших символов, скреплявших советское общество. Для нашего народа он представлял деятельность, исполненную высокого духовно-нравственного (литургического) смысла, воплощением идеи Общего дела. Латинское выражение Laborare est orare («трудиться значит молиться») в течение длительного времени имело для советских людей глубокий смысл.
Такое представление труда стало в годы перестройки объектом очень интенсивной атаки. Множество экономистов, публицистов и поэтов требовали устранить из категории труда его духовную компоненту, представить его чисто экономическим процессом купли-продажи рабочей силы. На время эта кампания достигла успеха. В 1993 г. 63,6% несовершеннолетних, уволившихся с предприятий, мотивировали это тем, что «любой труд в тягость, можно прожить и не работая» [153].
Разрушение символа укреплялось практикой производственных отношений. В организации труда реформа привела к господству неправовых методов. В «рыночном» хозяйстве РФ практически не действует Трудовой кодекс. Так, согласно его нормам, «продолжительность рабочего времени не может превышать 40 часов в неделю». На деле за первые 8 лет реформ фактическая месячная трудовая нагрузка в РФ выросла на 18 час. У 46% работников трудовая нагрузка превышает разрешенную КЗОТом, а 18% трудящихся работают более 11 часов в день или без выходных. При этом переработки вовсе не вызваны интересом к творческой работе, как это бывало раньше, они являются вынужденными. Для большинства работников дополнительная работа — жизненная необходимость. Из-за нее угасают многие другие жизненные функции людей [154].
Большие усилия были предприняты для снятия символического значения образа земли, важного элемента институциональных матриц, сложившихся в сельском хозяйстве. Ради дегенерации этого образа до уровня обычного товара (как известно, «не может иметь святости то, что имеет цену») была создана целая антиобщинная мифология («миф о фермере»). Вот что пишет по этому поводу один из адептов реформ: «Либеральный проект предполагает полное снятие всех ограничений на право собственности на землю. Земля может неограниченно продаваться, покупаться, передаваться в аренду, подлежать любому употреблению вплоть до злоупотребления. Она становится таким же абстрактным товаром, как и любой другой товар… Два типа отношения к земле как собственности отражаются и в отношении «либерала» и «консерватора» к земле как территории» [155].
Разрыв важных человеческих связей произошел при перестройке институциональных матриц в сфере недвижимости. Когда говорят об обеднении, обычно внимание концентрируется на расслоении народа по доходам и уровню потребления. Однако на деле социальный апартеид создается множеством разных способов. Вот, например, в самом начале реформ в РФ была учреждена частная собственность и рынок недвижимости. Соответствующей правовой защиты имущественных прав создано не было, и возник хаос, от которого понесла ущерб значительная часть населения. Затем были созданы ведомства государственной регистрации недвижимости (строений и земельных участков) и введены новые, очень сложные правила регистрации. Возможность понять эти правила и действовать в соответствии с ними сразу стала фильтром, разделяющим население примерно на две равные части — тех, кто получал доступ к легальной недвижимости, и тех, кто этого доступа лишался.
Проведенное в 2003 г. исследование привело к такому выводу: «Для почти половины населения новые имущественные отношения остаются закрытой сферой, о которой они не имеют представления (или имеют весьма смутное)… Большей частью населения система государственной регистрации имущественных прав воспринимается либо как совершенно чужая, не имеющая никакого отношения к их жизни, либо как враждебная, способная привести к новым жизненным трудностям… Выявленные тенденции ведут к сужению социальной базы этого нового для нашего общества института, соответственно, к снижению его легитимности. Институт, за пределами которого остается более половины населения, не может претендовать на легитимность» [156].
Надо сказать, что введение в России регистрации недвижимости «западного типа» представляет собой удар вовсе не только по советским привычкам. Это — важное потрясение русской этнической культуры. Вестернизация этой части имущественных отношений не успела охватить существенной части населения и в дореволюционной России. Вот одна из последних повестей Н.С. Лескова, знатока русской национальной культуры центральных областей — «Несмертельный Голован» (1880).
