Непонятно, на какую реакцию рассчитано упоминание антисемитизма русских как единственного названного в документе проявления национализма? И почему это говорится именно в отношении русских — являются ли они монопольным носителем этого зла? И почему ничего не сказано об очевидном, надежно демонстрируемом разжигании русофобии? Такая «асимметрия» государственного документа никак не может способствовать не только гражданскому согласию, на даже и миру.
Концепция, как и очень многие другие декларации демократических идеологов, игнорирует очевидную неоднородность трех предстоящих десятилетий. России еще предстоит пройти через тяжелый кризис, а затем выйти в режим стабильного существования. Эти два этапа кардинально различны и представляют собой две системы совершенно разных процессов. И цели, и ограничения, и механизмы национальной политики на этих этапах также различны. Документ же предлагает набор абстрактных пожеланий. В нем постоянно подчеркивается, что Россия переживает «политическую либерализацию и утверждение общедемократических норм». Но это — явное искажение реальности, которое в национальной политике просто недопустимо. Многие вещи, полезные или нейтральные на стабильном этапе, оказывают разрушительный эффект в фазе кризиса.
Можно ли совместить глубокую демократизацию с сохранением полиэтнической российской цивилизации? Да, можно — но Концепция от самой этой мысли отказывается. Да и не только в политиках дело. Болезненное преодоление евроцентризма и противопоставление демократии национальному чувству — задача всей интеллектуальной элиты России.
Итак, в мышлении «прогрессивных» российских этнологов, ставших активными политическими и интеллектуальными деятелями перестройки и реформы, знание современной концепции этничности (конструктивизм) удивительным образом сопряжено с универсалистской утопией Просвещения. Казалось, эта утопия сдана в архив после того, как мир во второй половине XX века пережил взрыв «бунтующей этничности». Но нет, ее пытаются внедрить в политическую практику и где — в РФ, осколке страны, разорванной в ходе операции, в которой тараном служила как раз бунтующая этничность.
В.А. Тишков, будучи министром по национальным отношениям, предлагал политическими средствами «отменить этничность». При этом сам он прекрасно знал слова, что высказал в руководимом Тишковым институте его американский коллега Дж. Комарофф: «Практически нет сомнений, что история нашего времени в полном смысле слова переписывается под воздействием этнических и националистических форм борьбы» (см. гл. 1). К каким же последствиям могло привести в РФ 90-х годов предлагаемое Тишковым лобовое столкновение с политизированной этничностью, которую политический режим сам же мобилизовал для разрушения СССР? Только к дальнейшему разрушению уже и РФ.
На мой взгляд, политизация этничности идет бок о бок с политизацией этнологии.
За этими установками, видимо, стоит и определенная интеллектуальная традиция, которая придает им устойчивость — традиция либеральная. О.Ю. Малинова пишет: «Авторы либеральных концепций середины XIX — начала XX в. либо вообще не считали национальность важным элементом персональной идентичности, либо не придавали этому аспекту существенного значения, будучи озабочены обеспечением единства и самостоятельности «больших» наций. То, что меньшинство может оказаться ассимилированным, не казалось в XIX в. трагедией. Напротив, ассимиляция воспринималась как позитивное явление, если вследствие нее индивид вливался в более «высокую» культуру… Отсюда — огромная роль концепции прогресса в либеральной теории XIX в. Это воистину стержень всей конструкции… Поскольку привлекательность либеральных принципов обусловлена именно их универсальностью, об ограничениях либералы предпочитают говорить уклончиво, избегая четких формулировок. Просто удивительно, сколь многих «неудобных» вопросов не задавали себе либеральные мыслители, рассматривавшие проблему наций» [20].
В неолиберализме эта интеллектуальная традиция приобрела черты фундаментализма. В частности, эти черты воплощены в концепции «общечеловеческих ценностей», которая занимала важное место в идеологии перестройки. На деле это понятие маскировало расизм, направленный против незападных культур, а в перестройке и реформе — против советского народа, а затем народов России. Один из основателей современной американской антропологии Ф. Боас, предупреждая о ложности концепции «общечеловеческих ценностей», писал в 1928 г. в книге «Антропология и современная жизнь»: «Социальные идеалы негров Центральной Африки, австралийцев, эскимосов, китайцев настолько отличаются от наших, что оценки, даваемые ими поведению человека, несравнимы. То, что одни считают добром, другие считают злом» (см. [21]).
В 1990 г. Тишков патетически восклицал: «Есть надежда, что раздавшийся недавно призыв: «Дело политиков и экспертов — освобождение грядущего правового государства от великой лжи национальной идеи» — получит заинтересованную и глубокую оценку философов, этнологов и историков» [22].
В той же статье Тишков пишет: «Думаю, было бы разумным отказаться от определения этноса как некоей эпохальной социальной формы». И это в тот момент, когда этнос становится ведущей формой социальной мобилизации!
Можно ли представить себе, чтобы министром по делам национальностей назначили человека, который называет национальную идею великой ложью! Уже этот факт указывает на то, что политический режим РФ в 90-е годы был нацелен на демонтаж национально-государственной системы России. Надо сказать, что «демократические» российские СМИ, выполнявшие доктрину этого демонтажа, применяли и применяют связанные с этничностью термины как атрибут какого-то зла, противопоставляемого позитивному целому. «Чеченским боевикам» противостоит внеэтническая сила — «федералы». Если грабитель отнял у прохожего кошелек, то в прессе скажут о грабителе «гастарбайтер-молдаванин», а этничность жертвы вообще не будет упомянута, он — гражданин.
Изменились ли взгляды Тишкова за последующее десятилетие под влиянием российской реальности? Нет, ни в коей мере. В 2003 г. в издательстве «Наука» он выпустил книгу, которая называется «Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии». В книге проводится мысль, что в результате глобализации исчезают нации и вообще этносы. А значит, исчезает и объект этнологии — она превращается в изучение остающихся на месте этносов социально-культурных групп. Соответственно, из функции государства устраняется национальная политика.
В. А. Тишков принял активное участие в полемике, вызванной введением новой формы гражданского паспорта РФ. В ней отсутствует графа «национальность». Отмена «национальности» в новых российских паспортах вызвала споры в обществе. Речь идет о политическом решении, которое имеет свои плюсы и минусы, смягчает одни проблемы и порождает другие. Мы здесь не вдаемся в политическую дискуссию, нам важна логика аргументов обеих сторон.
Тишков обосновывает отмену графы «национальность» следующим образом: «Такой практики в Европе не существует, нет ее и нигде в мире… Заполняя бланки на визу в зарубежных посольствах, также пишут в графе «национальность» слово «Россия», а не «татарин» или «башкир» [24].
Этот аргумент противоречит логике. В Европе нет вообще гражданских паспортов, не с чем и сравнивать. Сказать, что этого «нет нигде в мире» — художественная метафора, ибо речь явно идет о Западе. Но главное, что это вообще аргумент бессмысленный, потому что состояние России в данный исторический момент имеет мало подобия состоянию Бельгии или Танзании, и ссылаться надо именно на обстоятельства России.
Никакого отношения гражданский паспорт РФ не имеет и к «бланкам на визу в зарубежных посольствах». Там башкир записывает «Россия», а у себя в сельсовете, возможно, ему важна была бы запись «башкир».
