И почему, если мы проиграем США по числу нобелевских лауреатов или качеству услуг ночных клубов, мы «экономически не выживем»? Это более чем странное утверждение. Мы не выживем как раз в том случае, если примем эту жизненную философию, убедимся, что переплюнуть США «в качестве товаров и услуг» не можем, и хором крикнем: «Так жить нельзя!»
Конкурентная борьба возникла вместе с капитализмом, и это очень недавнее «изобретение». А до этого десятки тысяч лет человек жил в общине и вел натуральное хозяйство. И сегодня еще большинство населения Земли вовсе не мыслит жизнь как арену экономической борьбы с ближними.
Здесь приведены примеры некогерентных утверждений по разным проблемам экономики. Примеры можно умножить. Эта деформация типа мышления большой части интеллектуального сообщества имела тяжелые последствия для страны. Общий регресс навыков рационального сознания стал фактором, углубившим системный кризис. Заметного улучшения в этом плане пока не произошло.
Деформация меры. Одной из самых тяжелых и опасных для экономики деформаций мышления стала утрата способности «взвешивать» явления. Чувство меры — важная составляющая рационального сознания, необходимый инструмент методологического оснащения разума.
Вебер особо отмечает ту роль, которую «дух счета» (calculating spirit) сыграл в становлении культуры современного общества: пуританизм «преобразовал эту расчетливость, в самом деле являющуюся важным компонентом капитализма, из средства ведения хозяйства в принцип всего жизненного поведения».
Наука ввела в обыденную культуру язык чисел. Подъем во время перестройки аутистического сознания в мышлении экономистов привел к утрате расчетливости. Произошла архаизация их сознания. Важнейшее свойство расчетливости, даваемое образованием и опытом, — способность быстро прикинуть в уме порядок величин. Когда расчетливость подорвана, сознание людей не отвергает самых абсурдных количественных утверждений, они действуют на него магически. Человек теряет чутье на ложные количественные данные.
Есть целый ряд общих, почти незаметных приемов разрушения меры, дискредитации числа или вообще количественных аргументов. Первый из таких приемов — манипуляция с числами, при которой они используются как магические образы, оказывающие на людей гипнотическое воздействие.
Вот в 1994 г. академическому журналу «Общественные науки и современность» дал интервью член Президентского совета доктор экономических наук Отто Лацис. Он сказал: «Еще в начале перестройки в нашей с Гайдаром статье в журнале «Коммунист» мы писали, что за 1975–1985 годы в отечественное сельское хозяйство была вложена сумма, эквивалентная четверти триллиона долларов США. Это неслыханные средства, но они дали нулевой прирост чистой продукции сельского хозяйства за десять лет» [24].
Итак, вложения 250 млрд. долларов за десять лет, то есть по 25 млрд. в год, названы «неслыханными средствами». Что же тут «неслыханного»? Годовые вложения в сельское хозяйство страны масштаба СССР в размере 25 млрд. долларов — сумма не просто рядовая, но очень и очень скромная. О. Лацис обязан был бы сказать, сколько, по его оценкам, следовало бы ежегодно вкладывать в сельское хозяйство.
Он обязан был встроить свою «неслыханную» величину в реальный международный контекст. Например, упомянуть, что в 1986 году только государственные бюджетные дотации сельскому хозяйству составили в США 74 млрд. долларов. По меркам Западной Европы того времени величина госбюджетных дотаций должна была бы составить в СССР 613 млрд. долларов! Только бюджетных дотаций!
Массы читателей и телезрителей не замечали такого грубого нарушения меры, разум не подавал им сигнала тревоги.
А.Н. Яковлев, говоря о «тотальной люмпенизации общества», которое надо «депаразитироватъ», приводил такой довод: «Тьма убыточных предприятий, колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других».
Вот мера академика-экономиста: убыточных предприятий, колхозов и совхозов в СССР — тьма. Притом, что было прекрасно известно и общее число предприятий и колхозов, и число убыточных, так что можно дать вполне определенное и абсолютное, и относительное число убыточных, а не прибегать к метафоре «тьма».
Реальные величины таковы. В 1989 г. в СССР было 24 720 колхозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли. Убыточных колхозов было на всю страну 275 (1 % от общего числа), и все их убытки в сумме составили 49 млн. руб. — 0,2 % от прибыли колхозной системы. В целом рентабельность колхозов составила 38,7 %. Величина убытков несоизмерима с размерами прибыли. Колхозы и совхозы вовсе не «висели камнем на шее государства» — напротив, в отличие от Запада наше село всегда субсидировало город. Аргумент А.Н. Яковлева, основанный на количественной мере, был ложным, но этого образованная публика не замечала.
Так же обстояло дело и с промышленными предприятиями. Когда в 1991 г. начали внушать мысль о благодатном смысле приватизации, говорилось: «Необходимо приватизировать промышленность, ибо государство не может содержать убыточные предприятия, из-за которых у нас огромный дефицит бюджета».
Реальность же такова: за весь 1990 г. убытки нерентабельных промышленных предприятий СССР составили в сумме 2,5 млрд. руб., а валовой национальный продукт, произведенный всей совокупностью промышленных предприятий — 320 млрд. руб.! Убытки части системы составляют менее 1 % произведенной ею добавленной стоимости — и такую систему предлагают приватизировать, аргументируя ее «нерентабельностью». Кстати, в 1991 г., когда был принят закон о приватизации, убыток от всех нерентабельных промышленных предприятий составил менее 1 % от дефицита госбюджета, который взметнулся до 1000 млрд. руб.
Грубое нарушение меры часто является следствием устранения той системы координат, в которой измерение приобретает смысл. Ценным учебным материалом, который показывает глубину поражения меры, служит миф об избытке тракторов в советском сельском хозяйстве.
«Парадигмальное» значение для этого мифа приобрело утверждение официального руководителя тогдашней экономической науки академика А.Г. Аганбегяна о том, что в сельском хозяйстве СССР имеется в два-три раза больше тракторов, чем необходимо. Дословно Аганбегян пишет: «Результат [абсурда плановой системы] — разрыв между производством и социальными потребностями. Очень показателен пример с тракторами. СССР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хватило бы в два или три раза меньше машин» [25]. Это утверждение произвело столь сильное впечатление на мировое сообщество экономистов, что не раз цитировалось на Западе не только в прессе, но и в серьезных монографиях.
Задав меру, содержащую в себе оценку состояния («Эти трактора не нужны сельскому хозяйству… хватило бы в два или три раза меньше машин»), академик устранил систему координат, в которой его мера могла бы иметь смысл. А у экономистов, читавших это высказывание академика, не возникало желания встроить данную им меру в реальный контекст и задать себе вопрос: «При чем здесь производство тракторов в США? Сколько тракторов следует считать необходимым именно для СССР? Сколько тракторов имеется в ФРГ, в Италии, в Польше?»
