Утонченный русский интеллигент Арсеньев оставил нам почти философскую аллегорию — рассказ о Дерсу Узала (а утонченный художник Куросава превратил этот рассказ в философский фильм). Мы видим, как язычник-удэге Дерсу, одушевляющий и даже очеловечивающий природу и исходящий из дорелигиозных, поистине общечеловеческих ценностей, оказывается в этом внесоциальном мире исключительно эффективным. Он не просто помогает интеллигенту Арсеньеву и его казакам, он их неоднократно спасает. И вот его везут в город. Там нет угроз, там сложны социальные отношения, и он со своими представлениями о добре и зле оказывается там не просто беспомощным — он мешает людям. Он отнимает у торговца дровами деньги — потому что «земля родит деревья для всех людей», и возникает конфликт. Арсеньев отпускает Дерсу обратно в лес — ив пригороде доверчивого Дерсу убивают молодчики-горожане. Символичный конец и символично поведение Арсеньева — он обнимает Дерсу на прощанье, даже предлагает денег, а должен был бы помочь ему добраться до леса, до своей среды обитания.
Мы поступили с большевизмом неизмеримо подлее. Мы воспользовались его простотой и силой, когда нас приперло с индустриализацией или Гитлером (а раньше — с Наполеоном, не важно, что тогдашние крестьяне не были членами КПСС). Но как только мы зажили по-городскому, когда вместо дров у нас у всех появился в доме газ, мы этого язычника не отправили в лес и не обняли на прощанье. Мы пригласили тех бандитов, заплатили им сходную цену, и они убили всех этих Дерсу Узала, Чапаевых и Матросовых прямо у нас дома. Вот теперь и живи в этом доме.
Но дело сделано, а живым надо жить. И при всем уважении к дорогим мне теням я не могу уклониться от вопроса: почему же не могли они ужиться в нашем благополучном городском обществе. И могли ли наши благодарные, спасенные ими интеллигенты помочь им «перевоспитаться» — или должны были искать способ сосуществования? Ведь как хотелось Яковлеву «реформировать» большевизм. Нет, пришлось умертвить (так он надеется). Сегодня наша забота никак не о Яковлеве и его сообщниках, а о том, чтобы тень большевизма успокоилась и не вернулась к нам вурдалаком. И путь к этому— понять, что произошло, и сделать шаг вперед, став не слугами и не стражами большевизма, а наследниками. Никогда отец не проклянет сына, который многое переосмыслил, но не предал предков, а пошел вперед, сохранив главное. И надо нам понять, в чем главное, а что можно оставить в прошлом. И в этом нам помогает сегодня сама жизнь и те, кто убил Дерсу. Надо разобраться, что именно они хотят изъять из нашей души — и постараться сохранить именно это. Ибо добра они нам не желают, в этом сомнений уже не осталось.
В каком смысле я утверждаю, что для нормальной, «благополучной» жизни идолопоклонство коммунистической идеологии не годится, а нужно переходить на уровень религиозного сознания? В том смысле, что эта идеология упрощала действительность и создавала иллюзию, будто кто-то (какой-то идол) уже решил важнейшие вопросы и каждый из нас освобожден от необходимости думать и брать ответственность за свои думы. Мы должны были только верить — а за это нам обещалось светлое будущее и чудеса на этом свете. И наоборот, диссиденты могли не верить (а поклоняться другому идолу) — и при этом тоже не несли никакой душевной ответственности за свои слова и дела.
Достоевский в своей Легенде о Великом Инквизиторе прекрасно показал эту разницу между идолопоклонством и религией. Христос дал человеку идеалы и позвал за собой — но не обещал за это награды «на этом свете» и не стал обращать в свою веру посредством чуда. Западная же цивилизация в лице Великого Инквизитора овладела душами людей, создав для них «общество потребления» (хлеб земной), дав им развлечения (детские песенки) и позволив грешить (под строгим контролем). Христос, который своим явлением нарушал этот «Мировой порядок», был отправлен на костер.
Но ведь в этом пункте, пусть не главном, но очень важном, советская идеология совершила точно такой же грех, восприняв его от марксизма как одной из идеологий индустриальной цивилизации. Она завлекала людей теми же обещаниями и устроением чудес. И достаточно было благоденствию задержаться, а ловкому фокуснику показать мираж более красивого чуда («заживем, как в Штатах»), как люди, почти в соответствии с Программой КПСС, разбили старых идолов и побежали за новыми. А между тем, томление души советского человека было уже таково, что ему требовалась свобода воли, возможность принятия сознательного решения, а не дешевые чудеса Хрущева или Брежнева. Потому-то, кстати, и новые идолы оказались совсем недееспособными, они послужили лишь как колотушка для свержения старых. Ну где сейчас все эти нуйкины с их детскими песенками о демократии по-горбачевски?
Этот кризис, как бы ни были тяжелы его экономические и социальные последствия, был бы не так страшен, если бы нам не противостоял столь мощный и безжалостный противник. Помогая, «по-братски», сломать наших идолов, он сумел при этом вырвать или запачкать и те фундаментальные идеи, на который мы держались. Тут уж постаралась наша интеллигенция — без нее никакой Великий Инквизитор этого не сумел бы сделать. В спину ударить должен был свой, родной человек. Трудно сегодня строить новое видение мира, новые культурные подпорки — все крупные идеи были за годы перестройки тщательно опорочены. О чем ни начнешь говорить, поднимается истошный вой: «Мы это уже проходили!». Эту эффективную формулировку, пресекающую пока что любой серьезный разговор, придумали неплохие психологи.
Но строить новый культурный каркас надо немедленно, без него не может жить человек, а становится «зверем» — хоть наемном убийцей, хоть компрадорским предпринимателем. Откладывать эту работу нельзя. И не только потому, что культурные устои нужны срочно, что умирают без них старики и отказываются женщины рожать детей. Нельзя упустить момент и потому, что подсунут нам новых Яковлевых, чтобы снова насотворили они нам кумиров, хоть бы и с красным знаменем. И тогда весь цикл повторится через некоторое время снова. Но без такого большого шума, и уже наверняка. Ведь уже и за первый раунд отрезали от России половину.
Так давайте взглянем трезво, что мы можем получить «от мира сего», и как при этом должны устроить совместную жизнь, чтобы не погубить душу. Выбор, как мы увидим, не так уже велик, но от чудес лучше сразу отказаться. А кому условия выбора и требования совместить аппетит к «хлебу земному» с минимальными ограничениями души покажутся невыносимыми, кто сознательно готов повыбрасывать стариков на улицу («чтобы было как в Чикаго») — тому надо будет по-хорошему помочь поискать счастья в цивилизации Великого Инквизитора. Но думаю, таких будет немного, да и те скоро вернутся.
1993 г.
Дело не в вождях
Со смутной душой идет множество людей к выборам. По привычке бормочут про себя обрывки политической мишуры: фракции, списки, платформа… А закроешь глаза — горящий Дом Советов и позвонки, брызнувшие из спины женщины, принявшей крупнокалиберную очередь. Откроешь глаза — Бабурин в чистом пиджаке обещает, что в Думе он будет оппозицией тому господину, тоже уже в галстуке, который нажимал гашетку. Что он будет эффективно защищать наши интересы. Наши интересы? Какие интересы? Чтобы Россию не убивали — или чтобы ее убивали не так больно? И что демонстрирует сегодня Бабурин — верх самопожертвования, способность ради дела переступить свои человеческие чувства или успех режима, уже породившего тип «профессионального оппозиционера»?
