Примечательно, что к этому своему аргументу против плановой системы Н.Шмелев и В.Попов почему-то не пристегнули сравнение с США, взятых ими за образец экономности. Сколько же там приходится машин на одного работника? Открываем справочник “Современные Соединенные Штаты Америки” (М., 1988) и на стр. 185 читаем: “На каждого постоянного работника [в сельском хозяйстве] в США приходится 1,3 трактора и почти по одному грузовому автомобилю”. Итак, не на одного механизатора (тракториста или водителя), а на одного работника в среднем — 2,3 машины. Что же наши экономисты не проклинают фермеров США за такую бесхозяйственность?
Еще радикальнее разделываются либеральные интеллектуалы с критериями оценки хода реформы. В конце 1993 г. на международном симпозиуме в Москве сотрудник Е.Гайдара по Институту экономики переходного периода пытался убедить публику, что “реформа Гайдара” увенчалась успехом. Понятно, что это было непросто, изложение поневоле было очень туманным, и последовал вопрос: “Вадим Викторович, в прессе и в научных дискуссиях приходится сталкиваться с различными, подчас противоположными суждениями об эффективности реформ, проводимых “командой Гайдара”. Одни, в том числе и Вы, подчеркивают их успешность, другие говорят о полном провале. На основе каких критериев Вы и Ваши единомышленники судите об успехе реформ? В каком случае или при какой ситуации Вы констатировали бы успехи реформ, а при какой согласились бы, что они провалились?”
Ответ этого “либерального экономиста” замечательно красноречив. Он сказал: “Я не сталкивался с критериями оценки реформ. Какое-то время я занимался методологией оценок, в частности критерием оптимальности народного хозяйства, исследовал этот вопрос, и, на мой взгляд, не существует объективных критериев оценки реформ, существуют лишь некоторые субъективные критерии”
.
Итак, “ученый” из НИИ, созданного специально для изучения хода реформ, “не сталкивался с критериями оценки реформ”. В это было бы невозможно поверить, если бы сам он не сказал совершенно определенно. Реформаторы якобы даже не задумывались над тем, хорошо ли то, что они делают, в чьих интересах то, что они делают, получается ли у них именно то, что они предполагали или нечто совсем иное. По большей части верить в это не следует — интеллектуальная бригада этих реформаторов состояла в основном из циничных бессовестных заправил, но для ширмы они держали и совершенных глупцов. Не о них речь, а о том, что это было именно “реальностью реформ” — интеллигенция, аплодируя Ельцину и Гайдару, голосуя за Путина и Слиску, не только сама не потребовала объявить критерий, по которому можно было бы судить и о замысле реформы, и о том, как сказываются ее результаты на разных сторонах жизни — в сознании интеллигенции было полное равнодушие к инструментарию реформаторов, вот что страшно. Как могло такое произойти?
Кстати, В.В.Иванов не ответил на абсолютно прямо поставленный вопрос, а начал юлить. Его же не спрашивали о том, каков “объективный критерий оценки реформ”. Его совершенно четко спросили, каков именно его, сотрудника Гайдара, субъективный критерий. На основе каких критериев именно Иванов и Гайдар судят об успехе реформ? О каком “демократическом выборе” или сознательной поддержке реформы вообще можно говорить, если разработчики самой ее доктрины отказываются сообщить критерий эффективности, из которого они исходят. Это и есть провал рациональности.
Экономист-эмигрант И.Бирман в своем докладе даже уделил этому эпизоду особое внимание. Он сказал о типе мышления реформаторов команды Гайдара: “Он и его команда гордились тем, что они никогда не были ни на одном предприятии. А недавно люди, стоящие у власти, позволили себе сказать, что они никому не объясняли, что они делали, потому что их бы не поняли. Это заявление руководителя правительства. Для меня, уже много лет живущего на Западе, это ужасное заявление. После этого человеку надо немедленно уходить в отставку. И пожалуй, закончить характеристику этой команды можно, коснувшись только что сказанного здесь. Человек, который защищал здесь эту политику — коллега Иванов, специалист, как он сам нам объяснил, по критерию оптимальности, — отказался охарактеризовать меру эффективности этой реформы. Надо ли к этому что-либо добавлять?”
Во многих случаях уход от выработки критерия, согласно которому ищется лучшая (или хотя бы хорошая) комбинация переменных, скрывает под собой очень тяжелое нарушение рациональности — неспособность к целеполаганию, утрату цели, навыка ее сформулировать. Мы идем неизвестно куда, но придем быстрее других!
Конечно, эта странная патология сознания обычно служит лишь ширмой для тех групп, которые очень хорошо понимают свой интерес, но не могут его обнародовать — их цели преступны или предосудительны, и они вынуждены наводить тень на плетень, притворяясь дурачками. Беда в том, что довольно большие отряды интеллигенции соглашаются служить для них прикрытием, действительно не понимая вектора изменений и искренне веря, будто за рычагами машины реформ сидят люди, “желающие сделать как лучше”.
Глава 20. Утрата навыков структурно-функционального анализа. КГБ: что выплеснули с грязной водой
Нетрудно видеть, что общественные и государственные институты, которые обеспечивают жизнь страны, семьи и личности, имеют довольно сложную структуру и выполняют сложную систему функций. Одни из этих функций очевидны, о них много говорят, другие еле видны, а чтобы понять третьи, надо пошевелить мозгами.
Например, всем ясно, что школа передает детям знания — и вот, исходя из этой функции, на интеллигентных кухнях любили и любят поговорить о том, как надо перестроить школу — эти, мол, знания нужные, а эти ненужные. Зачем современному юноше знать, как вычисляется cos2x? Зачем ему знать про амфотерные окислы? Об этих окислах говорят как о чем-то очевидно смешном. Что школа является «генетическим аппаратом» национальной культуры, уже доходит туго. Что школа — важнейший механизм социализации детей и воспроизводит тип общества, — вообще не доходит.
В ходе перестройки и реформы значительная часть интеллигенции, особенно элитарной, как будто вдруг утратила способность мысленно увидеть структуру мало-мальски больших систем и те функции, которые призваны выполнять разные их элементы. Вот, в журнале «Коммунист», который при Горбачеве очень полюбил обличать советскую систему хозяйства, написано (и перепечатано в установочной книге): «В 1987 г. ремонтом тракторов и сельхозмашин был занят миллион работников с фондом заработной платы 2,3 млрд. руб… Видимо, лучше было бы направить эти средства на модернизацию и техническое переоснащение отрасли, на выпуск более качественных, прогрессивных машин»
. [Сообщу для справки, что во всей сфере тракторного и сельскохозяйственного машиностроения, производства оборудования, тары и инвентаря для сельского хозяйства в СССР было занято 1,1 млн. работников, их фонд заработной платы составлял 3,2 млрд. руб.].
Казалось бы, какая связь? Одна функция в хозяйстве — конструирование и производство сельскохозяйственной техники, и совсем другая функция — ее эксплуатация и ремонт. Как может придти кому-то в голову ликвидировать функцию ремонта и сэкономленные средства передать в машиностроение? Представьте себе, что какой-нибудь академик предложит сегодня ликвидировать все станции технического обслуживания автомобилей — мол, «видимо, лучше было бы направить эти средства на модернизацию и техническое переоснащение ВАЗа». Любой скажет: что за бред, не может быть таких академиков! Но такие академики были и никуда не делись. Они и сегодня правят бал и в общественных науках, и в университетах. И особая историческая задача молодежи — не подцепить у них эту заразную болезнь.
