Вот тут-то и возникает несоизмеримость. Патриоты и либералы (это, впрочем, лишь партийные клички, придуманные Ципко) расходятся в разные картины мира, начинают жить в разных не просто мировоззрениях, но и мироощущениях — даже смешно и глупо сводить это расхождение к разнице в интеллекте. Кстати, либералы тоже в движении, они вовсе не следуют каким-то стабильным нормам. Они приняли дискурс неолиберализма — этого радикального течения западной идеологии. Они ушли от сомнений Просвещения в крайний, почти убогий механистический детерминизм и социал-дарвинизм. Поражает этот упадок тех, кто хоть частично был привержен русской культуре.
Конечно, экономический радикализм неолиберализма космополиту кажется убедительным, да с ним и спорить невозможно, он весь состоит из постулатов. А если к тому же он опирается на силу доллара и дубинок ОМОНа, то диалога и быть не может. Не вдаваясь в спор, скажу просто, что и мировоззренчески, и методологически неолиберализм означает страшный регресс по сравнению с тем, чего достигла человеческая мысль к середине ХХ века. Посмотрите хотя бы сегодня, насколько убоги и непродуктивны представления нынешних неолибералов о терроризме — сложном, неравновесном явлении, атаке хаоса на устойчивый порядок. Какой откат по сравнению с тем, что знали уже древние греки, а потом Достоевский и Грамши.
Глава 12. Уход от фундаментальных вопросов
Поражение рационального сознания во время перестройки выразилось в важном явлении — настойчивом уходе от постановки и осмысления фундаментальных вопросов. Это было неожиданно видеть у образованных людей. Для интеллигенции в перестройке как будто и не существовало неясных фундаментальных вопросов, не было никакой возможности даже поставить их на обсуждение.
Можно даже сказать шире. Нынешняя смута замечательна тем, что заключен как бы негласный договор: не ставить не только фундаментальных, но и вообще трудных вопросов, уже не говоря о том, чтобы отвечать на них. Депутаты не задают таких вопросов правительству, избиратели депутатам, читатели газете и т.д. И ладно бы только публично не задавали вопросов, но этого, похоже, не делается и между близкими людьми и даже про себя.
Этот отказ интеллигенции от выполнения едва ли не главной своей интеллектуальной функции сразу нанес обществу огромный урон. Особенно разрушительно принижение проблем в моменты кризисов, когда люди не спорят по мелочам, а нуждаются в том, чтобы поставить и обсудить главные, ключевые вопросы. Вспоминая годы перестройки, надо сказать, что простонародье искало помощи интеллигенции в том, чтобы сформулировать главные вопросы, но “мыслители” именно к этим вопросам оказались глухи и равнодушны.
Уже поэтому большинство умозаключений относительно наших общественных проблем приводило к ложным или малозначимым выводам. Эти выводы или представляли собой чисто идеологический продукт, вытекающий из веры в очередную доктрину, или были оторваны от реальности и служили лишь для манипуляции массовым сознанием.
Прежде всего, уход от фундаментальных вопросов выражался в отказе от определения категорий и их места в иерархии. Это приводило к смешению ранга проблем, о которых идет речь. Причем как правило это смешение имело не случайный, а направленный характер — оно толкало сознание к принижению ранга проблем, представлению их как простого, очевидного и не сопряженного ни с каким риском улучшения некоторой стороны жизни. Проблемы бытия представлялись как проблемы быта.
Обыденным явлением стало равнодушие к фундаментальному различию векторных и скалярных величин. В том типе мышления, что был сформирован перестройкой, из рассуждений практически полностью была исключена категория выбора. Проблему выбора пути подменили проблемой технического решения. Говорили не о том, “куда и зачем двигаться”, а “каким транспортом” и “с какой скоростью”.
В.В.Путин во время президентских выборов 2004 г. не стал участвовать в дебатах, отвечать на прямые вопросы и излагать свою программу. Расчет политтехнологов был прагматичен и рассчитан на короткую перспективу: умолчание и недоговоренности позволяют людям культивировать надежды и “домысливать” тайные планы В.В.Путина. Так возникает харизматический образ вместо укрепления рационального сознания массы и гражданского чувства. В перспективе, напротив, эта тактика обходится дорого — крах ложных надежд ослабляет общество, и кредит доверия к власти с каждым разом сокращается. Конечно, власти труднее иметь дело с реалистично мыслящими гражданами, зато на них можно опереться.
Определить главный вектор “проекта Путина” — значило бы создать более достоверную “карту” политического рельефа России. Это снизило бы риск тяжелых аварий и срывов политического процесса и, в принципе, уже в среднесрочной перспективе отвечало бы интересам подавляющего большинства населения, в том числе и приверженцев правых. На это власть не пошла, предпочтя “набрать очки” обещанием “скалярных благ”, улучшения “всего”.
В рамках этого “безвекторного” мышления отказалась от дебатов и “Единая Россия”. Зачем, мол, объясняться с избирателями, если они и так проголосуют. Да, проголосуют — но почему? Уже после выборов 2000 г. проницательный Г.Павловский с тревогой говорил, что за В.В.Путина проголосовали вопреки тому либеральному образу, который создавали для него СМИ. Люди сами, стихийно создали себе мысленный “фоторобот” В.В.Путина, отбирая из его туманных реплик и сообщений СМИ именно то, что соответствовало “желаемому” образу президента. Но реальный образ мысли и дел В.В.Путина совсем другой — реальные векторы ожиданий большинства и политики власти расходятся, но этого люди пока не замечают.
Это расщепление сознания, расхождение между воображением массы и реальной политикой создает растущую напряженность и чревато обвальной утратой легитимности власти, которая и так не слишком основательна. Участие В.В.Путина в предвыборных дебатах разрядило бы эту напряженность, снизило бы “потенциал утопичности” сознания всех сторон в общественном противостоянии. Этого не произошло.
Утрата категории вектора и неспособность к предвидению. Потеря навыка видеть фундаментальную разницу между векторными и скалярными величинами привела к глубокой деформации понятийного аппарата и нечувствительности к даже очень крупной лжи. Например, во время перестройки и в начале реформы демагоги, готовя общество к приватизации, легко стали подменять понятие “замедление прироста” (производства, уровня потребления и т.д.) понятиями “спад производства” и “снижение потребления”.
Вот сентенция активного в идеологии экономиста М.Делягина (одно время — помощника премьер-министра М.Касьянова): “Деньги на “великие стройки века” и другие производства, не связанные с удовлетворением нужд населения, урывались из зарплаты тех, кто создавал реальные потребительские блага… Таким образом, административный механизм балансирования потребительского рынка оказывал на него давление в сторону обнищания, способствовал тому, чтобы в натуральном выражении равновесие каждого года достигалось на уровне ниже предыдущего”
.
Взяв самые обычные статистические ежегодники, каждый мог бы убедиться, что вплоть до созданного бригадой Горбачева кризиса 1990 г. “в натуральном выражении равновесие каждого года достигалось на уровне выше предыдущего”. Никакого “обнищания” в СССР не происходило, а имел место постоянный прирост благосостояния, то есть вектор не изменялся на противоположный (“в сторону обнищания”).
