Нападки будут, это в порядке вещей…
Денис Давыдов
…Мысль о скифской войне крепко засела в моей дурной гусарской голове, так что даже полковой лекарь не смог бы вытащить её клещами или выманить клистирной трубкой. Отважные партизанские действия позади ошарашенного врага! Поверьте, любой француз, даже самый мужественный, дойдёт до полной конфузии, если почувствует у себя в тылу казака с пикою! Быть песчинкой в часах, занозой под ногтем, мозолью на ахиллесовой пяте наполеоновской орды. Беспрестанно терзать неприятеля, отбивать пленных, захватывать обозы, полностью лишая великую армию провианта и фуража, действуя малыми, манёвренными отрядами против больших сил. Излюбленная русской душе тактика партизанского налёта: «Дал по морде – и в кусты!» – что может быть милее сердцу гусара и патриота?!
А посему, пять лет прослужив на побегушках у князя Багратиона, я торжественно решил оставить непыльную должность адъютанта и принести Отечеству своему максимальную пользу. Чего, по моему разумению, было никак невозможно сделать в рядах регулярной армии. Восьмого апреля я был переименован в подполковника с назначением в Ахтырский гусарский полк. Только-только накинул новенький коричневый ментик, как в мае мы выступили к Брест-Литовскому, а уже в июне началось печальное отступление! Видит бог, не я тому виной… Ибо храбро участвовал в сражениях под Миром, Романовом, Дашковкой, до самой Гжати. Находя позорной и скучной сию ретираду (а чего особо весёлого пятиться в седле вплоть до самой Москвы и даже не галопом?!), быстренько написал письмецо князю, умоляя отпустить меня домой попартизанить.
Он, как человек непьющий, имел рассудок и мурыжил меня аж до середины августа в надежде неизвестно на что… Однако же при очередной личной встрече принял ласково, слушал долго, не перебивал, со всем соглашался и всё время кивал, что навело меня на подозрительные мысли… Уж больно два плечистых денщика в сенях напоминали санитаров. Я прикинул расстояние до окна и почти решил дорого продать свою свободу, хотя отдых на кисловодских водах весьма полезен для здоровья гусара, но – всё разрешилось к обоюдному удовлетворению. Его сиятельство устало пообещал сегодня же доложить о моих прожектах светлейшему. Тот был несколько занят, в связи с тем что стоял у Бородина, однако же время нашёл и в целом дал разрешение. То есть план партизанских действий одобрил, но лишь с тем, чтобы я лично взялся в этом участвовать. Прижав меня к стенке, князь в присутствии адъютантов (и при их посильном участии!) получил моё полное согласие и отписал в распоряжение пятьдесят гусар и сто пятьдесят казаков.
– Вы издеваетесь, да?! Там французов больше миллиона по деревням шастает! Воля ваша, Пётр Иванович, а только расшибут нас при первой же попытке отбить у них полевую кухню с супом!
– Нычего нэ знаю, – ехидно отвечал Багратион, потирая ручки, – Мыхайла Илларионовыч больше нэ даёт!
– Ну хоть пять тысяч!
– Э, батоно, я сам бы дал тры!
– Давайте три… – грустно согласился я, – и ещё казаков побольше, и артиллерии пушек пять, сапёров опять же, фельдшера одного. Потом для плезиру – коновала, цирюльника и маркитантку посимпатичнее…
– Ва-а-ах! Смэлый ты человэк, Дэнис Васылыч, уважаю. – Князь тепло улыбнулся мне на прощание, делая знак подпихнуть меня к дверям. – Но фэльдмаршал сказал – пятьдесят на сто пятьдесят, надобно слушаться.
– Две тысячи! Одна! Пятьсот! Триста и без цирюльника, сами обкорнаемся… – безуспешно пытался взывать я, пока меня со всяческим пиитетом выставляли вон. Моя пегая лошадь позволила себе неотрецензированное ржание, погрозив скотине плетью, я подытожил приятные моменты нашей содержательнейшей беседы.
Итак, мне пошли навстречу, милостиво соизволив разрешить пинать войска Наполеона и в хвост и в гриву. Дали под начало гораздо больше людей, чем я предполагал (мы-то с парнями думали, что удерём в леса вчетвером…). А уж сев в седло и отъехав на приличное расстояние, я извлёк из-за пазухи успешно свистнутую карту Смоленской губернии (ещё несколько минут назад принадлежавшую Багратиону!), и душа моя расправила крылья. Ах, хмельная молодость – время великих планов, безрассудных свершений и поразительной лёгкости в голове… Всё представлялось сказочным:
Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами.
Днём – рубиться молодцами,
Вечерком – горилку пить!
Ночь застала меня близ полков генерала Коновницына, который прелюбезно согласился выделить мне место на лавочке возле избы, в коей ночевал сам. Брехливому псу по соседству я при свидетелях пообещал надеть его же будку на голову. Прикинув сие, собачий сын резко заткнулся и не беспокоил меня вплоть до самого утра.
Хороший сон – первейшее качество для будущего партизана! Я спал, не пошевеля и усом, даже когда через меня на всём скаку перемахивали конные нарочные с донесениями и приказами по завтрашнему сражению. И вот в ту ночь, перед Бородином, привиделся мне мой знаменитый прапрапрапрадед, Великий Могол – Чингисхан!
– Молчи и не перебивай, ибо слово моё дороже строк Ясы и обращено оно к тебе, о мой крепкоголовый прапрапраправнук! – даже не поздоровавшись, начал он.
Предок был одет в самое простое платье, и лишь оружие его, обильно усыпанное драгоценностями, неумытое лицо да жёлтые глаза рыси выдавали в нём легендарного завоевателя. Я присел на кошму в его золотой юрте, безрезультатно пытаясь скрючить ноги в парадных ботфортах.
– Знай же, потомок мой, ты избран Судьбой для спасения Отечества от величайшего Зла, что подобно бешеному тигру вторглось в твой дом. Имя чудовищу этому – Наполеон Буонапартий! Язык его – жало змеиное, очи – стрелы огненные, руки – клещи каменные, зубы – пилы терзающие, ноги – столпы попирающие…
– Э-э… дедушка, вообще-то мы с ним встречались разок, – дерзнул вставить я. – Император Франции невысок, толстоват, пузом обилен и в целом ну никак не производит впечатление бича божьего.
– Бич божий – это я! – ревниво взревел горячий старик, замахиваясь ногайской плетью. – Не учи старших, о непочтительный отпрыск!
– Молчу, молчу, молчу. – Я сделал жест, словно застёгивая рот на пуговку.
– Сколько времени я вбивал тебе мысль о скифской войне, а теперь ты и слушать не хочешь советов убелённого сединами воителя?! Тебе уготована честь послужить оружием провидения… Да будешь ты недоступен и увёртлив, хитёр и неуловим, смел и неподкупен, а тень моего меча оградит твою спину в походах!
– Спасибо, – осторожно поблагодарил я, всё ещё косясь на нагайку (дотянется или нет?). – И что же конкретного я, по-вашему, должен сделать?
– Воюй!
– Ой, да можно подумать, я сюда спать пришёл?!
– В минуты скорби и судьбоносных решений мой дух будет приходить к тебе. Не будет меня, кто-нибудь другой зайдёт, всё уважаемые люди, я договорился… Выслушай их и прими верное решение.
