– А потерю мужского достоинства? – злорадно сощурилась царица.
Долгую минуту я так и эдак прикидывал, что именно она имеет в виду…
– Ладно, побоку намёки, говорю прямым текстом – вас хотят кастрировать.
– …еня? …а что? …то я сделал?! – От шока в голосе моём прорезался пресноватый фальцет.
– О, всего лишь попали не в то время, не в то место и не в тот час…
– Клевета-а! Ей-богу, клевета! Война же кругом. Как я мог… попасть не туда?! Я уж и забыл, когда куда попадал…
– А самое главное, вы назвали не то имя! – Упорно не желая принимать моих оправданий, властительница Египта встала и, кажется, собралась уходить.
– Не бросайте меня! Я не хочу… меня нельзя… мне по уставу гусарской службы не положено-о-о!!!
– Держитесь спины врага вашего, – таинственно ответствовала великая Клеопатра, разворачиваясь задом и тая в золотом сиянии. Уф-ф… со спины она была одета ещё меньше, так что я дерзнул… – Э-э, постойте же! Давайте ещё немножечко побеседуем, пока меня не…
– Прекратите хватать меня руками, месье! – Над моим ухом раздалась французская речь, мгновенно приведшая меня в чувство. – Мы связаны вместе, но извольте соблюдать хоть какой-нибудь пиетет!
Египет исчез вместе с сиятельной Клеопатрой, особенно мне было жаль колонн с картинками – там миленькие такие уточки с цаплями попадались…
Мы с французом сидели связанные спина к спине на сырой соломе в каком-то занюханном овине. Шалею я от этих снов… Угораздило же прапрапрапрадедушку задействовать такую толпу знаменитостей на мою голову! Шагу ступить не даёт без присмотра, забодал уже! В гневе я сжал кулаки, вновь невольно коснувшись жёсткой задницы драгунского полковника.
– Э-э, прошу прощенья, месье, – поспешил извиниться я, ненавязчиво демонстрируя своё безупречное произношение. – Война пробуждает в человеке худшие инстинкты. Надеюсь, вы не в претензии?
– Пожалуй, нет… – раздумчиво ответил он. – Скажу больше, ваши грубые пальцы возбудили во мне воспоминания о более нежных и умелых ручках… Но что за чёрт! Для разбойника и партизана вы блестяще говорите по-французски.
– Благодарю! Только для офицера российской армии знание языков иноземных исключительным не является.
– Но… вы же все – северные варвары! Полулюди-полумедведи!
– А в рыло без пардону?! – естественно, обиделся я, но, усилием воли подавив праведное возмущение, продолжил: – Вас жестоко обманули, на самом деле мы очень интеллигентные и правильно держим нож и вилку за столом. Позвольте представиться: Дени Давидофф, поэт, гусар, дворянин, подполковник Ахтырского полка!
– Честь имею, месье! Я видел вас издалека и несправедливо принял за бандитского главаря. Моё полное имя Луи Жерар Филипп де Гётальс, драгунский офицер из Нормандии, – в свою очередь представился неприятель, хотя его имя было известно мне и ранее. Тем не менее мы вежливо кивнули и, вскинув головы, дружно стукнулись затылками. Взаимный стон и удвоенные проклятия только усилили пробуждающуюся взаимную симпатию. – Боюсь, господин партизан, что злодейка судьба коварно бросила нас обоих в засаду неблагодарной черни.
– Досадное недоразумение, не более… – нехотя поморщился я. – Русские люди скоры на расправу, но добры и отходчивы душою. Вот увидите, когда они поймут свою ошибку, так нас будут провожать пирогами и народными песнями! Их гневный пыл направлен лишь на врагов Отечества…
– Что ж, тогда до поры считайте меня своим пленником, месье Давидофф, – философски определился француз, привычно выбирая наиболее безболезненное решение проблемы и перекладывая всю ответственность на мои плечи.
– Не сомневайтесь, с вами будут обращаться долженствующим образом. Ибо, положив свою саблю к стопам императора Александра, вы таким образом… – Договорить мне не удалось, двери распахнулись, и четверо рослых мужичков дружно взяли нас под мышки.
Я радостно оповестил сиволапых о своём имени, национальности, чине, религиозной принадлежности, роде войск, реестровых данных, близости к государевому дому и… увы! Мои речи наглым образом игнорировались. Я не счёл зазорным повторить, но они и ухом не повели, напрочь опозорив меня перед хихикающим французским захватчиком.
Нас бесцеремонно выволокли вон и потащили через весь хутор. Всю дорогу я крыл безбожников отборным гусарским матом! Судя по скрежету их зубов, ругань моя достигала цели, а так как руки у мерзавцев всё равно были заняты, я выговорился за год вперёд. Драгунский полковник воодушевлённо попытался подхватить эстафету, но… полноцветные нормандские, испанские, неополитанские, каирские и даже греческие ругательства не имели для мужиков наших ровно никакого веса. Хотя лично для меня, к примеру, оказались весьма познавательными. Военные люди как передовые носители культуры и этикета везде одинаковы. Из любых наречий мира настоящий офицер в первую очередь запоминает слова любви и слова брани! Чем грязней и возвышенней, тем лучше. Всё прочее не столь полезно, а значит, учится как-нибудь… где-нибудь… без интересу.
На затерянном лесном хуторе оказалась всего одна изба, но здоровущая, как Исаакий! По двору бегали злющие собаки, в сарае мычали коровы, наши благородные кони, уже рассёдланными, были привязаны к забору, а в отдельном загоне мрачно топтался совершеннейше нечеловеческих размеров бык. Огромный чёрный гигант с лоснящейся шкурой, вывороченными ноздрями и рогами, изогнутыми на манер польской сабли.
Людей не было видно нигде – то ли спят, то ли прячутся. Странно это… Ни мужиков, ни баб, ни ребятишек, не хватало только для полного счастья действительно залететь в настоящий разбойничий притон. Мало ли их здесь по Смоленщине от закона хоронится? Но тяжёлый Рок подбросил мне куда более страшное испытание…
* * *
Нас волоком затащили в избу и бросили прямо на деревянном полу посреди горницы под ноги какому-то высоченному старцу. Я хоть и сам роста немаленького (на полвершка выше самого Наполеона!), сразу отметил нездоровый рост этого деда. Каланча, да и только! Одет в рясу чёрную, портки чёрные, ноги босые, грязные до черноты, а из-под спутанной седой бороды чёрный крест старообрядческий виднеется. В глазах огонь, а костистые руки дрожат так, словно задушить кого торопятся…
– Реките, чада, кто мужи сии? – неожиданно тонким, бабьим голоском спросил старец.
Один из нёсших нас мужиков похлопал себя по плечам, намекая на эполеты, и изобразил воинское отдание чести, брезгливо перекрестился и сплюнул.
– Бесчинного Магога рабы?! Вои и ратники коего кенезе ести оба?
Тот же крестьянин весьма недурственно изобразил благородную позу нашего любимейшего государя Александра и нагло выпяченное пузо Бонапарта с правой рукой за обшлагом мундира.
– Грешники! Друзи Антихристовы! Слуги Ваала! – возопил старик, драматически воздевая руки вверх и отставляя ножку. – Велик грех на них, и несть прощенце Божьяго!
Молчаливые (уж не немые ли?!) мужики поддержали дружным мычанием. Причём, насколько я в мычании разбираюсь, самым одобрительным…
