Я, бывая в Испании, читал лекции даже в сельских школах. Не гнушался, ехал и за сотни километров. Хоть и немного в школе платят, одно занятие— всего-то моя месячная зарплата в Москве. Зато всегда большая радость. Темы лекций в школах просили такие: что такое Россия? В чем суть русской культуры? Как видится Испания из русской культуры? Почему НАТО бомбит сербов? Как в России устроена школа?
Нам перестройка прочистила мозги, и как раз когда нас стали душить, мы начали понимать, что такое Россия. Это я и объяснял. Иной раз чуть слеза не прошибала — с таким чувством и такой тягой к добру слушали испанские подростки. Даже страшно становилось: что с ними будет, блаженными, в этом суровом мире?
Вообще, много ошибок мы делаем оттого, что говорим о Западе как монолитном блоке. Но это так же глупо, как сказать, что Чубайс или Гусинский — это Россия. Запад — это гораздо более «расщепленная» культура, чем любая другая. Можно сказать, что здесь каждый человек расщеплен — его сознание дуалистично (говорят даже: «шизофрения европейского сознания»).
Надо, конечно, возмущаться тем, что «Запад бомбит Ирак», но не слишком. Можно ли ненавидеть Россию за бомбардировки Грозного? К тому же нам нередко подсовывают фальшивые гири, а мы не замечаем и взвешиваем ими дела и события. Ведь блокада Ирака была в тысячу раз более подлым делом, чем ракетные удары, но нас от этого уводят «горячими» спектаклями.
Вообще, мне кажется, лучше нам было бы не быть такими впечатлительными. Да, вся мировая закулиса без СССР распоясалась и назначила США мировым вышибалой и рэкетиром. Противно, а нам и позорно. Но зачем идеализировать того, с кем вышибала затеял драку (к тому же странную)? Представим, что Саддам Хусейн вдруг стал страшно сильным — никто ему не указ. Да ведь тогда за жизнь курдов никто и гроша ломаного не дал бы. И потом, почему в Ираке, такой большой стране, из-за блокады с 1991 года умерло полмиллиона детей? На Кубе без капли нефти и в такой же блокаде детская смертность вообще не выросла. Пахали на волах, а детей всех кормили, на касты не делили.
Повторяю, что Запад на многих направлениях шел «по пути зла» дальше других, до предела — и в то же время порождал сильную идею преодоления этого зла. Взять хотя бы религиозное насилие. Инквизиция была страшным, немыслимым для православия «молотом ведьм». Но она же быстро стала судом со строгими процессуальными нормами (отсюда во многом выросла наука как совершенно объективный и беспристрастный «допрос Природы под пыткой»). Точность записей инквизиторов была такова, что по ним сегодня строят медицинскую статистику душевных заболеваний в разных странах в Средние века (ведьмами и еретиками были в основном душевнобольные).
Затем сама инквизиция, изучив материалы, в начале XVI века (!) постановила, что «ведьм и демонов не существует»— и казни прекратились. Тогда же инквизиция постановила, что индейцы имеют душу и являются полноценными людьми, — и это положило начало возникновению новых наций в Латинской Америке. Это были очень непростые решения, к которым другие страны Запада, не имевшие инквизиции, пришли на два века позже. Глубокие размышления над насилием привели к идее естественного права неприкосновенности тела индивида, а затем и других прав личности. И это — не пустой звук.
На заре капитализма Запад проявил в эксплуатации рабочих поразительную жестокость— но он же породил целый веер социалистических утопий, а потом и марксизм, учение об освобождении труда от гнета капитала. С огромным трудом изживает протестантский Запад свой глубинный расизм — но ведь изживает, во всяком случае в стереотипах обыденного поведения. При этом все время идет поиск и анализ скрытых, подсознательных видов расизма, которые принимают порой причудливые формы. Этот поиск и говорит, что наряду с тупым, самодовольным Западом в его сердцевине бьется живая и страдающая мысль. Это — противоречие, но противоречие развития, а не регресса.
Конечно, Запад ограбил колонии, а сегодня высасывает соки из «третьего мира». Но вряд ли правильно считать это признаком из ряда вон выходящего злодейства. Все общества, признающие эксплуатацию и угнетение, были не прочь пограбить — если бы было что грабить и не было бы лень пошевелиться. Наше дворянство проматывало в Париже деньги, которые их бурмистры вышибали из полуголодных крестьян, — намного ли это лучше, чем обирать чужие народы?
Но главное, Запад имеет одно смягчающее обстоятельство: награбленные деньги он употребил удивительно рачительно. Я, бродя по западным городам и университетам, часто думал: все это построено на награбленные деньги. А потом приходит мысль: доведись нам хапнуть такой куш — как бы мы его употребили? И думаю, что все бы утекло сквозь пальцы. Кутнули бы так, что запомнилось в веках, да и всех ограбленных бы напоили, а потом бы с ними, обнявшись, пели песни. Это, конечно, лучше, чем университеты везде понатыкать и очкариков расплодить, но не намного лучше. Не настолько, чтобы нам гордиться, а Запад с грязью смешивать.
Пожалуй, главное (хотя понятное лишь немногим особенно духовным) обвинение в адрес Запада заключается в том, что он изобрел промышленную цивилизацию. За это даже Россию в один мешок с Западом засунули за то, что в советское время провела ускоренную индустриализацию. И.Р. Шафаревич называл это «два пути к одному обрыву».
Можно, конечно, упрекнуть Запад— зачем было торопиться? Пожили бы еще пару-другую веков без электричества да без паровоза. Но ведь два века проблемы не решают. Виноват не Запад, а тот питекантроп, что из камня и палки сделал себе топор. А дальше пошло и пошло. Чуть раньше, чуть позже, но пришли бы к тому же. Только, может быть, «с китайской спецификой». Ну, тогда бы учили не Гегеля, а Конфуция, а водку бы пили подогретую. Теперь поздно об этом горевать.
Фантазировать о том, куда бы пошла история, не отпади Запад от православия да не посмотри Галилей в телескоп — увлекательно, но бесполезно. Как бесполезно нашим западникам проклинать Александра Невского за то, что побратался с татарами и утопил в озере тевтонов. Сегодня и мы, и Запад такие, какие есть. Стать Западом мы не хотим и не можем (да и он, надо честно признать, этого не жаждет). Обратить Запад в нашу веру— об этом и речи нет, да и нам не надо (куда же тогда в случае чего убегать — в Корею, что ли).
Наши патриотические авторитеты из сферы культуры нередко упрекают молодежь за то, что она соблазняется западной поп-музыкой, бесовскими звуками замутняет родник нашей духовности и т. д. Мы авторитетам, конечно, киваем, но не вполне они правы. Я думаю, западная поп-музыка оболванивает сильно— но только англоязычную молодежь. А для нашей молодежи, слов не понимающей, эти песни — лишь странные, чарующие звуки, полные страсти. Образы, которые этой музыкой порождаются, возникают в нашем воображении, мы их сами домысливаем, из подручного русского материала. Эта музыка для нас — шаманство, а вовсе не попса, как для американского тинейджера. Это для нас явление духовное, хотя и слегка еретическое. Но ведь в трудное время и не выжить ортодоксу — веру сохраняет в такое время лишь тот, кто слегка впадает в ересь. Православные мыслители начала XX века, которые и «протащили» православие через кризис, — разве не были чуть-чуть еретиками?
