Академик Н.П. Шмелев сократил срок с 200 до 20 лет. В важной статье 1995 г. он так трактует экономические перспективы России: «Если, по существующим оценкам, через 20 лет в наиболее развитой части мира в чисто материальном производстве будет занято не более 5% трудоспособного населения (2-3% в традиционной промышленности и 1-1,5% в сельском хозяйстве) — значит, это и наша перспектива» [31].
В этом умозаключении имеет место тяжелое нарушение логики. Почему, «если в наиболее развитой части мира» в материальном производстве будет занято не более 5%, значит, это «и наша перспектива»? На каком основании Россия в результате деиндустриализации попадет в наиболее развитую часть мира, а не в «загон для рабов»? Где она возьмет авианосцы, чтобы заставить бразильцев и малайцев осуществлять для нее «материальное производство»?
Но здесь мы обсуждаем тот факт, что деиндустриализация означает и деклассирование рабочих, утрату огромного «человеческого капитала». Об этой стороне дела никто не заикнулся при прохождении закона о приватизации и после нее. А ведь в любой промышленно развитой стране контингент квалифицированных рабочих считается особо ценным национальным достоянием. Сформировать его стоит большого труда и творчества, а восстановить очень трудно.
В России в ходе реформы контингент занятых в промышленности сократился к 1998 г. на 10 млн. человек (на 41%), а численность промышленных рабочих сократилась относительно больше — вдвое, также на 10 млн. человек.
Выпуск квалифицированных рабочих учреждениями начального профессионального образования сократился с 1378 тыс. в 1985 г. до 680 тыс. в 2006 г. При этом выпуск рабочих для техноемких отраслей производства все больше уступает место профессиям в сфере торговли и услуг. В 1995 г. еще было выпущено 10,5 тыс. квалифицированных рабочих для химической промышленности, а в 2006 г. только 0,6 тыс. Резко сократился приток молодежи на промышленные предприятия, началось быстрое старение персонала. Если в 1987 г. работники в возрасте до 39 лет составляли в числе занятых в промышленности 59,8%, то в 2007 г. их доля составила 45,3%.
Резкое ухудшение демографических и квалификационных характеристик рабочего класса России — один из важнейших результатов реформы, который будет иметь долгосрочные последствия.
В разгар реформы Н.П. Шмелев пишет (1995), что в России якобы имеется огромный избыток занятых в промышленности работников: “Сегодня в нашей промышленности 1/3 рабочей силы является излишней по нашим же техническим нормам, а в ряде отраслей, городов и районов все занятые — излишни абсолютно”.
Вдумаемся в эти слова: “в ряде отраслей, городов и районов все занятые — излишни абсолютно”. Как это понимать? Что значит “в этой отрасли все занятые — излишни абсолютно”? Что значит “быть излишним абсолютно”? Что это за отрасль? А ведь Шмелев утверждает, что таких отраслей в России не одна, а целый ряд. А что значит “в городе N все занятые — излишни абсолютно”? Что это за города и районы?
Все это печатается в социологическом журнале Российской Академии наук! И ведь эта мысль о лишних работниках России очень устойчива. В 2003 г. Шмелев написал: “Если бы сейчас экономика развивалась по-коммерчески жестко, без оглядки на социальные потрясения, нам бы пришлось высвободить треть страны. И это при том, что у нас и сейчас уже 12-13% безработных. Тут мы впереди Европы. Добавьте к этому, что заводы-гиганты ближайшие несколько десятилетий обречены выплескивать рабочих, поскольку не могут справиться с этим огромным количеством лишних” [32].
Как пишут социологи, рабочий класс «исчез из общественного поля зрения». Значительная часть выброшенных с предприятий рабочих опустилась на «социальное дно». Но даже чисто прагматической оценки этой стороны реформ не было дано.
На деле рабочий класс исчез также из поля зрения социологии. Предпочтительными объектами социологии стали предприниматели, элита, преступники и наркоманы. Обществоведение практически ушло от этой проблемы, хотя задачей обществоведения как раз является анализ общества как системы, получение достоверного представления о структуре этой системы, какими бы терминами ни обозначались разные структурные единицы в зависимости от идеологической доктрины, положенной в основу методологии (классы, сословия, страты, социальные групп и пр.).
С 1990 г. сама проблематика классовой структуры была свернута в социологии (тогда еще советской). Контент-анализ философской и социологической отечественной литературы, проведенный за трехлетние периоды 1981-1983, 1987-1989 и 1990-1992 гг., показал, что в 16,2 тыс. документов термин «классовая структура» встретился лишь в 22 документах [33]. Социологи практически прекратили изучать структуру общества через призму социальной однородности и неоднородности, употребление этих терминов сократилось в 18 раз — как раз в тот момент, когда началось быстрое социальное расслоение общества. В социологической литературе стало редко появляться понятие «социальные последствия», эта тема стала почти табу [33].
При первом приближении обществоведения к структуре социальной системы логично делать объектом анализа наиболее массивные и социально значимые общности. Так, в индустриальном обществе объектом постоянного внимания обществоведения является рабочий класс. Обществоведение, «не видящее» этого класса и происходящих в нем (и «вокруг него») процессов, попросту неадекватно структуре его предмета.
Именно такая деформация произошла в постсоветском обществоведении — рабочий класс России был практически исключен из числа изучаемых объектов. Между тем, в этой самой большой общности экономически активного населения России происходили драматические изменения. Деиндустриализация и деклассирование рабочих — социальные явления, которых не переживала ни одна индустриальная страна в истории, колоссальный эксперимент, который мог дать общественным наукам большой объем знания, недоступного в стабильные периоды жизни общества. Это фундаментальное изменение социальной системы, в общем, не стало предметом исследований, а научное знание об этих изменениях и в малой степени не было доведено до общества.
В короткий срок состав промышленного рабочего класса России сократился вдвое. Что произошло с 10 миллионами рабочих, в среднем весьма высокой квалификации? Что произошло с социальным укладом предприятий в ходе такого изменения? Как изменился социальный статус промышленного рабочего в России, престиж рабочих профессий в массовом сознании и в среде молодежи? Что произошло с системой профессионального обучения в промышленности? По всему кругу этих вопросов имелись лишь отрывочные и «фольклорные» сведения.
Сегодня ни общество, ни государство не имеет ясного представления о том, какие угрозы представляет для страны утрата промышленных рабочих как профессиональной общности, соединенной определенным типом знания и мышления, социального самосознания, мотивации и трудовой этики.
Аналогично складывалась судьба большой профессиональной общности квалифицированных работников сельского хозяйства. «Антиколхозная» кампания не опиралась на убедительные рациональные аргументы и не давала никаких оснований ожидать создания новых, более эффективных производственных структур. Однако к ликвидации колхозов и совхозов общество отнеслось с полным равнодушием, хотя было очевидно, что речь идет о разрушении огромной системы, создать которую стоило чрезвычайных усилий и даже жертв.
