Дальше — больше. Даже если оправдать короткую память о советском опыте развалом страны, масштабными переменами и т.д., то остается 2002 г. Тогда также имели место природные пожары, хотя и меньшие по объему, но сходные по типу. Уроков вынесено не было. Осенью 2002 г. было принято решение обводнить торфяники, не будем сейчас обсуждать его правомерность или ошибочность. В 2003 г. эти работы были начаты, в 2004-м — заброшены без каких-либо распоряжений, без отчетов о выполнении либо объяснений прекращения программы. Об этой программе попросту забыли. Может ли государство, настолько утратившее системную память обеспечить безопасность страны?
Без памяти нет и предвидения. Не было никакого предвидения и относительно того, что произойдет после внедрения нового Лесного кодекса. При реформировании какой бы то ни было области, в нормальном управленческом режиме, дается прогноз — а как должна повлиять реформа на функционирование системы? Почему, вводя этот кодекс, власти не задумались о том, что произойдет, если перестать ухаживать за противопожарными лесными просеками? Что произойдет, когда будет ликвидирован институт лесников, гасивших возгорания при их обнаружении?
Как в обществе, так и во власти утрачена способность встраивать явление в контекст. Вину за пожары возложили на аномальную жару и торфяники, в то время как в ряде регионов России при похожих условиях — аналогичной жаре и тех же торфяных болотах — никаких пожаров не возникало. А все дело в том, что власти этих регионов, даже в рамках рыночной системы, сохранили разумные методы лесного хозяйствования. Кроме того, у всех перед глазами есть примеры Белоруссии или Швеции и Финляндии, в которых большие торфяники, а масштабы их осушения и разработки торфа больше российских. И никаких пожаров.
Дело вовсе не в злонамеренном игнорировании нашей, российской реальности. Это все же было бы полбеды. По многим признакам, эта недееспособность власти — следствие утраты важных блоков рационального сознания.
Следующий важный урок можно извлечь из разрушения некоторых государственных структур и ликвидации их технологического обеспечения. Мы наблюдали реорганизацию всей пожарной службы — ее включили в МЧС. По многочисленным документам и материалам можно сделать вывод о том, что эта перетряска резко снизила дееспособность пожарной службы. Более того, неясно, сколько продлится этот болезненный период реформирования. При этом никакого обсуждения этой проблемы ни в государственной, ни в общественной сфере нет. С вопросом технического оснащения тесно связана проблема брошенной техники. Представляете, какую опасность может таить, например, заброшенный нефтехимзавод? Или заброшенное производство боевых биологических веществ? Структура лесовоспроизводства была ликвидирована, как и система пожарной авиации. Пожарные вертолеты и самолеты продавались за рубеж — в Испанию, Португалию. Там они тушат пожары, у нас же этой техники почти не осталось.
* * *
Идеологическое обоснование произошедшего только усугубило проблему. Государство приняло порожденные фантазией российских «рыночников» догмы, которые они назвали «либеральными». Какая клевета на либерализм, никогда он не советовал таких глупостей. Подумать только, государство России ушло практически из всех систем, являющихся объектом госбезопасности. При чем здесь рынок и конкуренция! Любое государство обязано обеспечить безопасность, а о прибыли должны думать торгаши и предприниматели — в их ограниченной нише.
Лес — источник опасности и угроз. И государство обязано было охранять его именно с этой позиции, а не как источник экономической выгоды. Вследствие этого пренебрежения и подмены функций случилась катастрофа. Ситуация с пожарами вскрыла огромные провалы в сознании общества, но это побудило государство и общество не к самоанализу и рефлексии, а к идеологизации произошедшего. Распространяются смехотворные объяснения — «большевики начали осушать болота и добывать торф — и вот, пожалуйста, пожары». Это позор для нашей культуры.
Хочу подчеркнуть, что общественный строй и политическая система формируются не только государственной властью, но и обществом. За последние двадцать лет они рука об руку превращали Россию в сцену политического театра, за кулисами которого скрыта социальная и политическая реальность. Активисты «гражданского общества» вдруг начинают почти революцию, чтобы пресечь строительство дороги через Химкинский лес. Это отводит внимание населения от Лесного кодекса, который ставит под угрозу все леса России. Они же устраивали демонстрации, чтобы не позволить брать воду из Волги для орошения, — и отвлекали внимание от планов ликвидации всей системы ирригации России, которая оставила засушливые районы без воды.
Вывод таков: в подобных условиях техносферное, культурное, социальное неблагополучие будет неизбежно нарастать. Все системы страны, включая и само общество, истощили свой защитный потенциал, свою устойчивость. Поэтому сбои, подобные засухе и пожарам 2010 г. и катастрофе на Саяно-Шушенской ГЭС, будут выходить на экспоненциальный уровень.
Часть 2 ЧТО ПОКАЗАЛ КРИЗИС
КРИЗИС И КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ТИП РОССИИ
В кризис Запада, начатый как «финансовый», Россию включили с сентября 2008 г. Он уже сильно ударил почти по всем системам страны и по миллионам людей. Остальные подавлены неопределенностью и ощущением надвигающейся беды. Люди ждут от государства программы действий, которая бы организовала их для преодоления или хотя бы смягчения этой угрозы.
Ясно, что эта программа может быть разработана лишь исходя из верной и ясной трактовки самого понятия «кризис» и самого понятия «Россия» — ведь речь идет о столкновении этих двух сложных сущностей. Уходить от внятного описания явления, которое нам угрожает, недопустимо.
Та трактовка, которая дается властью и ее экспертами, меня лично не удовлетворяет. Я считаю, что во многом она принципиально ошибочна и успешной программы защиты на ней построить нельзя. Бывает, конечно, что, размахивая кулаками вслепую, удается зацепить противника, но шансы невелики.
Начну с того, что разговор идет исключительно о кризисе. О том, что из себя представляет та конкретная Россия, которая подверглась агрессии кризиса, не говорят вообще. Но ведь наш кризис может быть понят только как «кризис России». Что там происходит на Уолл-стрите или в концерне «Дженерал моторс» — полезная, но вспомогательная информация. Вторжение германской армии во Францию и в СССР — разные вещи.
Мы слышали: «Америка нас заразила». Ну так скажите, почему это произошло. Зачем лезли в объятья этой заразной дамы? Кто туда толкал? Почему не предохранялись? И разве не наше российское правительство, Центробанк и созданная реформаторами банковская система рассеивали эту заразу по всей нашей земле? Ведь именно они «стерилизовали» деньги России и стимулировали внешние заимствования российских банков и корпораций, так что внешний долг сравнялся со всеми накоплениями от нефти за семь тучных лет. Надо бы объясниться по этому вопросу.
Мы слышали также: «За что боролись, на то и напоролись». Но кто звал на эту «борьбу»? Ведь большинство граждан было против того, чтобы лезть «в лоно цивилизации». Зачем было «бороться» за то, чтобы нас допустили стать жертвой их кризисов? Это тоже следовало бы объяснить обществу. Для одних — оргии в Куршевеле, для других — массовые увольнения. Как может устоять такой дом, «разделившийся в себе»?
