А уж создание системы государственного террора — целиком ленинская заслуга. Ее основы в мирное время он излагал в письме заместителю председателя ВЧК Уншлихту в январе 22-го:
"Гласность ревтрибуналов — не всегда; состав их усилить «вашими» людьми, усилить их связь (всяческую) с ВЧК; усилить быстроту и силу — их репрессий, усилить внимание ЦК к этому. Малейшее усиление бандитизма и т. п. должно влечь военное положение и расстрелы на месте".
На будущий террор Ленин нацеливал государство во многих своих последних работах.
В мае 22 г., за несколько дней до первого инсульта, он занимался вопросами создания в стране Уголовного кодекса. 15.05 он писал дополнение к проекту вводного закона. В проекте говорилось:
"…впредь до установления условий, гарантирующих Советскую власть от контрреволюционных посягательств на нее, революционным трибуналам предоставляется право применения как высшей меры наказания — расстрела по преступлениям, предусмотренным статьями 58, 59, 60, 61, 62, 63…"
Ленин приписал "Добавить и статью 64, и 65, и 66, и 67, и 68, и 69", а в записке наркомюсту Курскому указал:
"По-моему, надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу)… к всем видам деятельности меньшевиков, с-р. и. т. п.;
Найти формулировку, ставящую эти деяния, в связь с международной буржуазией и ее борьбой с нами…"
Через два дня, 17.05, Ленин, посылая один из разработанных им параграфов кодекса, писал Курскому:
"Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого. С коммунистическим приветом Ленин".
Ну а сам параграф кодекса, рожденный Лениным, гласил (в нескольких вариантах):
"Пропаганда и агитация, или участие в организации, или содействие организациям, действующие (пропаганда и агитация) в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы… карается высшей мерой наказания с заменой, в случае смягчающих вину обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу".
"Пропаганда и агитация, объективно содействующие (или способные содействовать) той части международной буржуазии, которая" и т. д. до конца…
"Такому же наказанию подвергаются виновные в участии в организациях или в содействии организациям или лицам, ведущим деятельность, имеющую вышеуказанный характер…"
Перечисленные идеи и разработки создавались Лениным еще в здравом уме, твердой памяти и гораздо более, чем цитаты из нескольких последних набросков, претендуют на определение "ленинского пути развития". Поэтому лозунг последующих десятилетий — "Сталин — это Ленин сегодня" — не только плод лести. Он соответствует действительности, т. к. Сталин ленинскими методами добросовестно и буквально воплощал в жизнь ленинские планы. Разве что выступал по отношению к этим идеям плагиатором. В конце концов, он был всего лишь одним из ленинских «апостолов». Ильич даже поучал Сталина методам работы. Например, 16.02.23 писал ему:
"Пригрозите расстрелом тому неряхе, который заведует связью, не умеет дать Вам хорошего усилителя и добиться исправной телефонной связи со мной".
Ленин прекрасно знал качества Сталина — жестокость, упрямство, неумолимость. Знал и использовал, посылая туда, где требовалась "железная рука": летом 1918 г. — в Царицын, осенью 1918 г. — в Вятку, весной 1919 г. — в Петроград; при выходе Кутепова к Орлу — в Серпухов, при взятии поляками Киева — на Юго-Западный фронт. И генсеком его сделал не кто иной, как Ленин — еще в здравом уме и твердой памяти на XI съезде РКП(б), как раз когда объявил, "отступление законченным" и решил, что снова пора закручивать гайки. Оценивая невоенные потери советского народа от репрессий, голода, эпидемий, можно отметить, что в среднем на каждый из 31 года правления Сталина пришлось по миллиону жизней, а каждый из 5 лет правления Ленина обошелся России примерно в 3,5 миллиона человек. Так что «ученик» даже не дотягивал до "учителя".
115. Волочаевские дни
К концу 1921 г. марионеточный характер Дальневосточной республики, конечно, уже не представлял тайны для Японии. Она прекрасно видела, что имеет дело с теми же большевиками, прячущимися от нее за маской «демократии». Но если Совдепия придумала эту игру из боязни открытого столкновения с японцами, то и Япония к большой войне тоже не была готова. Ведь шел только 21-й год, а не 32-й, когда она оккупировала Маньчжурию и получала непосредственный выход к русским границам. А в 21-м она еще вела другую политику, и у нее были другие проблемы — упрочить свое влияние в Китае; освоить и удержать за собой позиции, завоеванные в ходе мировой войны в Тихоокеанском регионе, где она вытеснила немцев. Боевые действия вдали от метрополии, на чуждой и враждебной территории, были бы для Японии очень некстати. Поэтому она принимала правила игры, предложенной большевиками, и предпочитала иметь дело с ДВР, а не РСФСР делая вид, будто и в самом деле относится всерьез к "буферной республике".
С 26.08.21 в Дайрене (китайский Далянь, бывший русский Дальний) начала работу конференция с участием ДВР и Японии об урегулировании дальневосточных взаимоотношений и выводе японских войск. Шла она долго и туго. ДВР отвергала проекты Японии о сохранении наблюдения и контроля, как затрагивающие ее «суверенитет». А Япония умело обыгрывала (в отличие от европейских держав в Генуе) нарушения прав человека и беззакония в ДВР. Упиралась в необходимость защиты своих граждан, приводя пример резни в Николаевске-на-Амуре. И под этими предлогами торговалась, стараясь сохранить на Дальнем Востоке зону своего влияния. Переговоры постоянно заходили в тупик, не приводя к каким-то общим решениям.
Заходили-то заходили, но… Япония все-таки вынуждена была делать уступки, оккупация Дальнего Востока была очень уж тяжелым бременем. Одно дело в 1918–1919 гг., когда приходилось всего лишь помогать дружественным режимам Семенова и Калмыкова громить разрозненные партизанские банды, а в 1921 г. обстановка складывалась другая. ДВР всячески поощряла партизанскую вольницу, обильно снабжая оружием, боеприпасами, деньгами, и натравливала на японцев. И в то же время открещивалась от партизан — мол, это не подчиненные ей войска, а народная стихия. Мало того, стихия буйствует и творит преступления не на территории, подконтрольной правительству ДВР, а в областях, которые пытаются контролировать японцы. Поэтому для прекращения разгула вольницы Японии надо всего-навсего вывести свои войска и передать эти области "общенародно избранной" власти ДВР, которая в своих районах сумела усмирить такую же вольницу (выгнав на восток, в оккупированные области).
Японские гарнизоны в городах и на железнодорожных станциях оказывались в изоляции. Остальную территорию фактически контролировали огромные партизанские соединения, которые постоянно клевали оккупантов наскоками и обстрелами, нарушали перевозки, портили линии связи. Совершили даже налет на Хабаровск, а их крупная база находилась всего в 75 км от него. В общем, японцев всячески выживали, создавая для них нетерпимую обстановку. Какие-то отдельные карательные экспедиции в этих условиях уже не имели смысла, а в случае серьезных военных операций партизаны всегда имели возможность уйти в ДВР. Тут могло быть три выхода. Попробовать изменить формы влияния — чему противилась ДВР. Начать полномасштабную войну и широкую оккупацию — что было неприемлемо для Токио, да и малоперспективно: завоюй она всю территорию до Байкала, еще вопрос — дадут ли ей там закрепиться другие великие державы? И что делать с этой территорией, которую пришлось бы удерживать силой? Ну а третий выход сокращать занимаемую территорию до размеров, позволяющих держать ее под контролем.
