Объявление об эвакуации грянуло катетром среди ясного неба. Этого никто не ждал! Фронт держался, припасов и войск было в избытке. И уж тем более ничем не оправданы были столь сжатые сроки! И эвакуация сразу приняла характер панического бегства. Лишь часть беженцев, бросив последние пожитки, сумела сесть на корабли, которые еще неделю торчали потом на рейде. А большинство, семьи белогвардейцев, были брошены на произвол судьбы. Деморализованные французские солдаты самовольно захватывали транспорты, предназначенные для гражданского населения. Кто мог, пошли в сторону румынской границы пешком…
4 апреля, на следующий день после начала эвакуации, по советским источникам, "восстали одесские рабочие". А точнее, едва увидев, как французы в беспорядке грузятся на корабли, в город полезла двадцатитысячная "армия Молдаванки" Мишки Япончика — налетчики, воры, портовая рвань, устремившаяся «чистить» буржуев. Первым делом принялись захватывать банки. На улицах убивали попавшихся белых офицеров, разоружали греков — при полном невмешательстве французов. Их из осторожности не трогали. Под шумок вылез нелегальный местный совдеп и объявил себя властью.
Бригада Тимановского, оказавшаяся зажатой между красными войсками и захваченным бандитами городом, вместе с частями 30-й французской дивизии и колоннами беженцев отступила в Румынию. Туда же вырвался с боем и потерями находившийся в Одессе отряд в 400 чел. Но кроме трудностей похода и стычек с красными бандами, белогвардейцам выпали и другие: обман, унижения, оскорбления. Денег в валюте наряду с союзными солдатами добровольцы так и не получили, д'Ансельм заявил Тимановскому 4.04, что "казначейская операция займет 2–3 дня" — это было в день, когда одесская шпана уже захватывала банки вместе со всей валютой.
При переправе через Днестр бригада, по требованию французов, была разоружена. Все имущество было отобрано. И все это, артиллерию, броневики, лошадей, повозки, кухни, отнюдь не подаренное Францией, а принадлежащее нищей деникинской армии, добытое в боях, так и не вернули, предложив смехотворную «компенсацию» в 150 тыс. русских бумажных рублей. Бригада получала половину французского пайка, да и то с перебоями, жила впроголодь. Лишь через 2 месяца, испытав массу мытарств от румынских властей, белогвардейцы были доставлены в Новороссийск — грязные, безоружные, в оборванной одежде и гниющем белье. В белогвардейской среде это вызвало взрыв негодования против Франции. В довершение свинства, среди беженцев и белогвардейцев, оказавшихся в Румынии без средств к существованию, тут же заработали французские вербовочные бюро, набирая среди отчаявшихся людей солдат в Иностранный легион для войны в Алжире.
А в Одессу 6.04 вступили войска Григорьева, устроившего по сему случаю грандиозную трехдневную пьянку в здании вокзала. После гульбы и грабежей он увел «бригаду» в свою столицу Александрию (около Кременчуга). В Одессе же на полную катушку заработала ЧК, привычно просеивая население — кому жить, а кому умереть. Во время оккупации некоторые беженцы на всякий случай перешли в иностранное подданство. Союзники прислали список из нескольких сот таких граждан, не успевших сесть на корабли. По этому списку всех и взяли.
Мишка Япончик был зачислен в Красную армию командиром полка. Но лавров полководца не стяжал. Едва выступив на Западный фронт, его головорезы застряли на хуторах под самой Одессой, занявшись грабежами, и полк был расформирован. А король преступного мира вернулся на Молдаванку, где попытался вести прежний образ жизни. При поспешном бегстве французов добыча ему досталась огромная, ведь как раз он успел снять все «сливки» и с брошенного имущества, и с брошенных беженцев. Он совершенно обнаглел, уверовав в свое могущество и безнаказанность. И когда красные «союзники» в августе пригласили его приехать для переговоров в соседний Вознесенск, явился без всякой опаски. И без разговоров был расстрелян.
Одесский губернатор Гришин-Алмазов погиб так же эффектно, как прожил свою короткую жизнь. С отчетом об одесских событиях он решил ехать лично в Ставку Колчака. В Каспийском море пароход, на котором он плыл, атаковала красная флотилия. Увидев, что ситуация безвыходная, он утопил портфели с секретными документами, а когда большевистские корабли подошли вплотную, перегнулся через борт и пустил пулю в висок. Не хотел, чтобы даже его тело досталось врагам.
51. Юг в кольце
Белая Крымско-Азовская добровольческая армия растянулась редкой цепочкой небольших отрядов от низовий Днепра до Мариуполя. Ее командующий ген. Боровский находился в Крыму, формируя свои части. Практически был создан лишь один полноценный 1-й Симферопольский полк из добровольцев, явившихся сразу после прихода белых, другие части так и остались в зачаточном состоянии. Офицеров в Крыму было меньше, чем на Украине. Многих извел и разогнал матросский террор 1917–1918 гг. Для беженцев жизнь тут была дороже и скучнее украинской. Да и ехали в Крым не для того, чтобы воевать, а чтобы отсидеться. Сильны были иждивенческие настроения: раньше от напастей защищала Германия, теперь пришли союзники — защитят они.
Обстановка была неустойчивой. Пользуясь слабостью Крымского правительства, по всему полуострову бурлила анархия. В городах велась откровенная большевистская агитация. Рабочие поглядывали на белогвардейцев и правительство косо. Под контролем большевиков оказались профсоюзы и вовсю вели подрывную работу. Отвечали протестами, митингами и забастовками на все попытки наведения порядка, на арест коммунистических агитаторов, большевистских эмиссаров, выставляли властям ультиматумы, «отменяли» и срывали мобилизации. Было полно оружия. Образовывались шайки «зеленых». По ночам вовсю шла пальба. Убивали одиночных добровольцев, грабили прохожих. Формируемые части вынуждены были вместо фронта нести охранную службу в городах, производить облавы, патрулирование, обыски по изъятию оружия. На эти «беззакония» профсоюзы отвечали новыми забастовками и агитацией против "белого произвола".
Через Украину в Крым засылались красные комиссары, создавая подпольные ревкомы и вооруженные банды. 3 января начался мятеж в Евпатории с погромами, грабежами, резней «буржуев» и татар. Туда послали батальон Симферопольского полка, ряд других подразделений с артиллерией. Разбитые банды во главе с комиссаром Петриченко засели в каменоломнях, делая оттуда вылазки и наводя ужас на весь уезд. После нескольких стычек белогвардейцы сумели выбить остатки партизан из каменоломен, многих расстреляли на месте. Действия по наведению порядка также не способствовали притоку добровольцев. Многим интеллигентам претило выступать в роли карателей. А непосредственной угрозы своему существованию вроде не чувствовалось.
Дважды, 1 и 15 февраля, Деникин обращался к генералу Бертелло с просьбами занять хотя бы маленькими гарнизонами Сиваш, Перекоп, Джанкой, Евпаторию, Симферополь, Феодосию и Керчь для обеспечения порядка, чтобы находящиеся там белые войска можно было двинуть на фронт. Для перевозки войск французам даже были выделены 3 русских парохода. Но со ссылкой на недостаток сил этого сделано не было. Союзный гарнизон продолжал оставаться только в Севастополе, поскольку французы были заинтересованы в контроле над этой военно-морской базой. Несмотря на это, союзные начальники активно вмешивались в деятельность Крымского правительства и путались под ногами у деникинского командования. Мешали и проведению репрессивных мер против большевиков, главные гнезда которых разместились в Севастополе под защитой союзной «демократии». Командование французов противилось введению в Крыму военного положения, мешало мобилизациям.
