Но в Стокгольме возобладали воинственные настроения. Ходили слухи, что Россию одолевают татары, что Иван Васильевич то ли погиб, то ли его свергли, и началась смута. Шведы гипнотизировали сами себя такими «радостными известиями», желаемое выдавалось за действительное, и вместо посольства в Финляндию отправился король во главе войска. Новгородские отряды, вышедшие на границу, были разбиты. В Карелии, как сообщают документы, неприятели «делали ужасные неистовства… не только жгли, убивали, но и ругались над церквами, крестами и иконами». А адмирал Багге с 20-тысячной армией, флотом и артиллерией осадил Орешек. Но байки о катастрофическом положении России не оправдались. Орешек стойко оборонялся, а царь выслал на помощь рати Ногтева и Шереметева. Они с разных сторон прижали Багге, он понес большие потери и бежал. Позже пытался хвастаться хотя бы тем, что ему с остатками подчиненных удалось унести ноги.
К зиме 1556 г. в Новгороде собралось большое войско. Государь еще раз попытался урегулировать конфликт, предъявил Швеции ультиматум — наказать виновных и прислать делегатов для переговоров. Но у нее вдруг нашлись союзники. Сигизмунд II и Ливония пообещали Густаву всяческую помощь, и он царские предложения высокомерно отверг. Хотя его «союзники» оказались липовыми. Они как раз и добивались, чтобы шведы продолжили войну. Никакой поддержки Густав не получил, а русские больше церемониться не стали. Царские полки вторглись в Финляндию. Шведскую армию, занявшую выгодные позиции под Выборгом, обошли и разгромили, пленив все командование. Сильную крепость Выборг осаждать не стали, только подвергли бомбардировке. Разорили города Кивен, Нейшлот, села, угнали множество пленных — летописец отмечал, что «продавали человека за гривну, а девку за пять алтын».
Тут уж Густав взмолился о мире. Иван Васильевич строго выговорил ему за все, что натворили шведы в России, но счел, что они наказаны достаточно. В феврале 1557 г. начались переговоры. Сошлись на том, что восстанавливается старая граница, шведы без выкупа отпускают всех захваченных русских, а своих пленных им было разрешено выкупать «у кого их найдете». Короля ткнули носом и в его «надменность». Отписали, что иметь дело с Новгородом для него «не бесчестье, а честь», потому что пригороды Новгорода «больше твоего Стокгольма», а наместники — «дети и внучата государей литовских, казанских и русских». Шведский же король «не в укор, а единственно в рассуд… давно ли торговал волами?» Густаву пришлось проглотить и это, абы русские не передумали и не всыпали ему еще.
Вот тогда-то пришла пора забеспокоиться и ливонцам. На печальном примере соседей они увидели силу России. Увидели и то, что спускать обид кому бы то ни было царь не намерен. А срок выплаты «юрьевской дани» истекал. Орден очередной раз попробовал оспорить ее, но его послов в Москве даже слушать на стали, отправили назад «без дела». После этого Иван Васильевич прекратил торговлю с Ливонией, запретил ездить туда псковским и новгородским купцам. Окольничий Шестунов и дьяк Выродков начали восстанавливать напротив Нарвы крепость Ивангород, построенную еще Иваном III, но пришедшую в негодность. На западной границе стали сосредотачиваться войска.
Правда, у ордена теперь имелся союзник, Сигизмунд II. И к тому же Россия продолжала войну на юге, против Крыма. В 1557 г. Девлет-Гирей получил помощь от султана — янычар, войска молдавского и волошского господарей. Их бросили против казаков Вишневецкого, обустроившихся на Хортице. После тяжелых и затяжных боев запорожцам пришлось отступить с острова, Сечь была разрушена. Но идти на Русь хан уже не отважился. Слишком дорого ему обошлись прошлые набеги. А поскольку его воинам требовалось «подкормиться», да и работорговцы уже три года сидели без свежего «товара», Девлет-Гирей обрушил свои орды на Подолию и Волынь. Сигизмунд нападения совершенно не ожидал, он только что отослал в Крым положенную плату. Магнаты, как водится, попрятались по замкам, и татары беспрепятственно разграбили обширный край. Теперь украинские мужчины и женщины переполнили восточные рынки, украинские девочки потекли в восточные гаремы. Но неужто продавцам и покупателям была какая-то разница, с Волыни они или с Рязанщины?
А Ивану Васильевичу хан предложил заключить мир, старался лишь получить за это мзду побольше. Писал: «Для тебя разрываю союз с Литвой: следовательно, ты должен вознаградить меня». Перепуганные ливонцы тоже направили в Москву новое посольство, они уже соглашались платить дань и просили лишь об одном — уменьшить сумму Доказывали, что для Дерпта она непосильна. Все вроде бы соглашались мириться. Но на деле перед русским правительством встала чрезвычайно сложная задача. Обе проблемы, ливонская и крымская, были для нашей страны насущными и болезненными. Торговля через Балтику имела для нее огромное значение — даже большее, чем 150 лет спустя, при Петре I, когда в России будут открыты свои месторождения меди и других важных материалов. С Запада, в оплату за свои товары, Россия получала и золото, серебро. Ливонцы обрезали этот приток, перекачивая его в свои карманы. А верить в их уступчивость не приходилось. В Москве хорошо знали, что они нарушат обещания, как только сочтут возможным. Доверять «миролюбию» хана тем более не имело смысла. В этом русские успели убедиться много раз.
Но и воевать на два фронта было тяжело и опасно. Иван III, Василий III, Елена Глинская всегда старались избежать такого развития событий. Искали тонкие политические ходы, пытались временно примиряться с теми или иными противниками, хотя бы для видимости, играть на их противоречиях. Правительство «избранной рады» решило иначе: одновременно вести две войны, причем обе наступательные. В исторической литературе с какой-то стати бытует версия, будто Иван Грозный был сторонником удара на Ливонию, в то время как советники тянули его в другую сторону — против Крыма. Ничего подобного. Никаких споров, никаких разногласий не было. Одни и те же Адашев, Сильвестр, Курбский и примыкавшие к ним бояре выступали за наступление как на запад, так и на юг.
Сейчас установлено, что Сильвестр был лично заинтересован в Ливонской войне. Потому что он сам и его сын Анфим вели крупную торговлю в Прибалтике и партнером «святого человека» являлся бургомистр Нарвы Крумгаузен. А клевреты Адашева получали награды и обогащались трофеями в операциях против крымцев. Князю Вишневецкому временщик вскружил голову надеждами, что его сделают удельным князем на завоеванных землях, может быть, и в самом Крыму Почему бы и нет? Для этого оставалось «всего лишь» прогнать хана и превратить Крым в христианское княжество.
Ну а царя советники убедили, что война в Ливонии будет легкой и скоротечной — как против Швеции. Одна карательная экспедиция — и орден согласится на любые уступки. А чтобы не вмешалась Литва, временщики разработали весьма «хитрую» комбинацию: в качестве компенсации предложить Сигизмунду союз против Крыма. Ханство досаждало обеим державам, его разгром всем принесет облегчение. А за это благодарный король, конечно же, признает интересы русских в Прибалтике. И «избранная рада» принялась действовать по своему плану так уверенно, будто договоренность с Литвой уже достигнута.
Переговоры с крымцами и ливонцами Адашев фактически сорвал. С прибалтийскими послами уже удалось достичь соглашения, что Дерпт вместо «поголовной» дани заплатит по тысяче венгерских золотых за каждый год, а орден — 45 тыс. ефимков за военные издержки. То есть за то, что он так долго упирался и пришлось его подталкивать, собирая рати. Но когда оставалось только подписать договор, Адашев вдруг придрался, что посольство не привезло с собой денег (хотя об этом и раньше было известно, ведь оно ехало торговаться). Всесильный лидер «избранной рады» объявил: если нет денег, значит, ливонцы опять обманывают. Дают обещания лишь для того, чтобы царь отменил мобилизацию. А коли так — война…
