В Пруссии у крестоносцев гостил литовский князь Витовт Кейстутьевич. Узнав, что к тевтонским рыцарям неожиданно прибыл 13-летний московский наследник, Витовт устроил ему прием на широкую ногу. Обхаживал, угощал, будто взрослого. И разговаривал как со взрослым, доверительно. Рассуждал: кто враг и для Москвы, и для Витовта? Ягайло. Об этом Василий и сам знал, соглашался. А если выгнать Ягайлу, Русь и Литва смогут быть друзьями. Кто тогда устоит? Орда? Поляки? Да только пыль от них пойдет, когда русские и литовцы вместе врежут им! Василию льстило, что прославленный князь-воин беседует с ним на равных. Мальчик старался держаться солидно, поддакивал.
А Витовт будил и его мужские чувства. Рядом с князем мелькала расцветающая девушка. Задорно смеялась на пирах выходкам шутов. Задумчиво туманились голубые, как озера, глаза от песен трубадуров. На охотах она сливалась с конем, неслась во весь опор. Ветер играл белокурыми локонами, наливалось румянцем разгоряченное личико, а под платьем учащенным дыханием круглилось нечто наливающееся, волнующее. Витовт подбадривал: ну как тебе моя Софья? Разве плохая невеста? Заживем одной семьей, и все напасти будут по колено! От застольных кубков сладкого вина и терпкого пива приятно кружилась юная голова. От девичьих взглядов и улыбок кружилась еще сильнее. Княжич покинул Пруссию, переполненный впечатлениями и искренними симпатиями к Витовту.
От тевтонских рыцарей поплыли по Балтике к ливонским, а от них и до Новгорода было рукой подать. В Москву прикатили в начале 1387 г. Государь встречал сына торжественно. Показывал народу — это его преемник. За годы разлуки мальчик вырос, превращался в мужчину. Дмитрий любовался им, расспрашивал. А сын пытался показать, что он и в самом деле не ребенок. Важно рассказывал, что видел в Орде, в европейских странах, взахлеб передавал предложения Витовта — вот он какой, Василий, какие блестящие переговоры провел! Конечно, Дмитрий Иванович отнесся к предложениям литовца гораздо осторожнее, чем его отпрыск. Но информация была важной — в Литве вот-вот разгорится гражданская война. Можно было не оглядываться на запад, более уверенно держать себя с Ордой.
А там уже заполыхало… Нападение на Закавказье крайне удивило Тамерлана. Разумеется, он разобрался, что ветер дует от хорезмийских олигархов, и все-таки не мог поверить, что Тохтамыш пошел у них на поводу. Зачем? Тимур знал кочевников Белой и Синей Орд, но не представлял традиций Золотой. Для него, неограниченного властителя, показалось бы диким, что царю диктуют решения торгаши. Зато полководцем он был незаурядным. План врагов представлялся достаточно определенно — набег и поругание святынь разозлят его, он вышлет войско на татар, а в степях у них будет преимущество, они смогут собрать все силы. Железный Хромец не клюнул, на удар не ответил.
Сдержанность Тимура только подзадорила Тохтамыша и его советников. В начале 1387 г., в то же самое время, когда в Москве чествовали вернувшегося Василия, лавина ордынцев во второй раз понеслась на Азербайджан. Но именно это Тамерлан предусмотрел. В городах стояли большие гарнизоны, поблизости держался сильный корпус. Татар взяли в клещи, разгромили, многие попались в плен. Им не стали мстить, казнить. Наоборот, грозный Тимур отнесся к ним милостиво. Он пожелал сам увидеть захваченных степняков, спросил их о здоровье Тохтамыша. Велел передать ему: «Между нами права отца и сына. Из-за нескольких дураков почему гибнет столько людей? Следует, чтобы мы соблюдали договор и не будили заснувшую смуту…»
Пленным дали красивые халаты, коней, денег на дорогу и отпустили домой. Жест был искренним, благородным, жестом воина — и предназначался для другого воина. Куда там! Политику Сарая определяли отнюдь не воины. И те же круги диктовали стратегию. На этот раз набег в Закавказье должен был только отвлечь джагатаев. Пусть стягивают туда побольше войск, а Тохтамыш нанесет смертельный удар — прямо в сердце державы Тимура. Хан собирал огромную армию, призвал татар, мордву, камских болгар, жителей Крыма, Кавказа, русских.
В общем, Василия выкрали весьма своевременно. Московские полки к Тохтамышу не прибыли. Но Дмитрий Донской правильно рассчитал, что в сложившихся условиях ордынский повелитель не сумеет покарать Москву. Она оставалась в тылу, поссоришься — себе дороже обойдется. Хану пришлось стерпеть и побег, и непослушание. Пока стерпеть. Сейчас у него без того хватало забот. На берегах Волги вся степь покрылась шатрами и кострами. Среди разноплеменного воинства затесались и станы русских князей. Дмитрий не откликнулся, так другие откликнулись выслужиться, прибарахлиться — уже прослышали, сколько добра привозили татары из Закавказья.
Как раз в эти дни в Сарай прибыл Борис Городецкий, жаловаться на племянников и московского государя, отобравших у него Нижний Новгород. Но князь попал в такую неразбериху, что его даже слушать не стали. Цыкнули и записали в общий строй со свитой и слугами. Исполняй приказ, служи царю, а до твоих проблем очередь дойдет потом. Осенью 1387 г., когда спал зной, а дожди оживили пересохшие ручьи и речушки, массы воинов двинулись в Среднюю Азию. Путь был чрезвычайно тяжелым. К пустынным степям были привычны татары и их лошади, у горцев и лесных жителей кони падали, пехота выбивалась из сил, изнемогала от жажды. За армией все гуще стелились холмики неглубоких могил. Тохтамышу доносили: как бы вассалы не взбунтовались.
Но с ним соединились тумены Синей и Белой Орд, составилось целое море конницы, и хан смягчился — разрешил отпустить «лишних» ополченцев, тормозящих армию. Князь Борис, месяц маршировавший не пойми куда, тоже сумел просочиться к царю, объяснить, что он-то не готов сражаться. Ему велели вернуться, ждать в Сарае. «Лишние» потащились обратно. Заполняли телами чужие могилки, разрытые шакалами, скребли пыль для новых могил. А Тохтамыш вступил в Хорезм. Его встретили восторженно, как защитника. Заготовили его воинам предостаточно фуража, баранов, хлеба.
Ордынская рать, «бесчисленная, как капли дождя», выплеснулась на самые плодородные районы Средней Азии. Тамерлан все еще воевал в Иране, но в Самарканде возглавил оборону его сын Омар, доблестно отразили атаки Бухара, Термез, Карши. Их каменные стены оказались татарам не по зубам. А Тимур, едва до него дошли вести о нападении, срочно заключил мир с персами и форсированными маршами, через горы, бросился спасать родину. Ордынские начальники вели себя беспечно, считали, что он далеко, распустили подчиненных грабить, но неожиданно у Самарканда появился авангард из 30 тыс. всадников, следом спешил сам Железный Хромец.
Тохтамыш и его эмиры переполошились, стали отходить. Однако Тамерлан не позволил им ни улизнуть, ни сорганизоваться. Настиг возле Ходжента и разгромил подчистую. Уцелевшие удирали как могли. Гоня и истребляя их, джагатаи затормозились только возле столицы Хорезма, Ургенча. Тут тоже были каменные стены, горожане и засевшие татары пробовали отбиваться. Но гулямы гораздо лучше умели брать твердыни. После недолгой осады последовал штурм, и город пал. Тамерлан верно оценивал роль хорезмийцев в разыгравшихся событиях. Ургенч он приказал стереть с лица земли, само место разровнять и засеять ячменем, чтобы о городе даже памяти не осталось.
Для Руси складывалась самая благоприятная обстановка. Из похода тянулись ошметки войск Тохтамыша, хаяли своего хана. Теперь Москва могла поставить себя совершенно иначе по отношению к Орде. Но… контузии, полученные на Куликовом поле, не прошли бесследно для Дмитрия Донского. А кто считал травмы от пожарища столицы, от измен, постоянного напряжения? Он все чаще болел, и именно сейчас, в 1388 г., здоровье великого князя совсем сдало. Ему было всего 38 лет, вроде бы в расцвете сил, вот бы и сесть на коня, поднять знамя! Но вместо коня ждала постель, запахи лекарственных настоев. Они не помогали…
