На него выступил сам Разин. И 1 октября под Свияжском Барятинский атакой солдатских и рейтарских частей опрокинул и разгромил его. Стенька был дважды ранен. Что очень некстати для него подорвало славу «чародея», которую он распускал о себе — мол, ни ядра, ни пули его не берут, и он может заговаривать оружие на победу. Разбитые мятежники покатились к Симбирску. Барятинский преследовал. И Разин опять повел себя совсем не «романтично». Он с кучкой приближенных бежал, бросив на произвол судьбы толпы соблазненного им люда. На них ударили с двух сторон — Милославский с гарнизоном сделал вылазку из симбирского кремля, а войска Барятинского навалились извне. И мятежную массу, оставшуюся без руководства, разнесли вдребезги. Многих порубили в свалке, 600 человек казнили, остальных повязали. Значительные силы мятежников скопились под Алатырем. Туда устремились Барятинский от Симбирска и Панин от Арзамаса. Разгромили, повстанцы побежали, а правительственные войска гнали их до Саранска, очистив этот город.
Успешно действовали и другие царские отряды. Воевода Лихарев после жестокого боя разбил «воров» под Темниковом. Они заперлись в остроге, но население одумалось, «било челом» и выдало предводителей. 18 человек повесили, атаманшу Алену признали «еретицей» и «за душегубство» сожгли в срубе. Князь Щербатов в это время шел на юг, взял Троицкий острог и Пензу. Отряд Якова Хитрово двигался на юго-запад, отбил Шацк и Керенск. Другой Барятинский, князь Данила, очистил Ядрин и Курмыш. Большая банда разинцев осаждала Цивильск, жители в отчаянии молились о спасении, и вдове Ульяне Васильевой было видение Тихвинской иконы Богородицы, стоявшей в здешнем храме. Она обещала заступничество. Люди приободрились, дали врагу отпор, а при приближении отряда Барятинского «воры» отступили. В благодарность горожане основали монастырь, куда поместили Тихвинскую-Цивильскую икону. А Барятинский объединился с Леонтьевым, взял Козьмодемьянск и повернул на север, усмирять села по Ветлуге и Унже и отлавливать бежавших туда «воров».
Многих пойманных везли для суда к Долгорукову. Иностранец, проезжавший через Арзамас, сравнивал его ставку с «преддверием ада»: «Кругом стояли виселицы, на каждой висело человек 40–50. В другом месте валялось множество обезглавленных, плавающих в крови, в разных местах находились посаженные на кол». Ну так ведь и разинцы натворили предостаточно зла. Впрочем, подавляющему большинству рядовых бунтовщиков сохраняли жизнь — они подвергались телесным наказаниям и отправлялись в ссылки. А Разин удирал на юг. Пытался остановиться в городах, но теперь его не впустили ни Самара, ни Саратов. Один раз обожглись — поумнели. Он снова собирал вокруг себя бродячие шайки. Свирепствовал жутко, пленных приказывал сжигать в печах. Но отношения в «воровском» стане были отнюдь не братскими. Сидевший в Астрахани Васька Ус был врагом Стеньки, не признавал главенства, отказывался выполнять приказания. И оставшись без «войска», Разин не рискнул идти к сопернику, повернул на Дон.
Обстановка в стране быстро успокаивалась. Налаживалась и личная жизнь Алексея Михайловича. Руку к этому приложил Матвеев. Царь не гнушался запросто бывать у приближенных, и когда однажды заехал в гости к Артамону Сергеевичу, на глаза ему попалась (уж, наверное, не случайно) юная Наталья Нарышкина. Веселая, живая, хорошо образованная дочь рязанского дворянина, она воспитывалась в доме Матвеева. Пленила государя, что называется, с первого взгляда, и он посватался. Впрочем, ради приличия все же устроили «по старине» сбор и смотрины невест со всей страны. На первый тур прошло 80 девиц. Как и прежде, разыгрались жесточайшие интриги. Теперь они еще и усугубились тем, что брак был вторым. Личные качества многих Милославских были более чем сомнительными, они возвысились лишь по родству с покойной царицей. И опасались за свое положение. В дальнейшем усилении Матвеева видел для себя угрозу и Ордин-Нащокин.
И, похоже, они объединили усилия. Выдвинули другую кандидатуру, редкую красавицу Беляеву. Нарышкину клеймили за «худородство», на Постельном крыльце появился прибитый пасквиль, объявлявший, что она «не целая» и даже «непраздная» — от Матвеева. Клевета была слишком грубой, даже без намека на правдоподобие, ведь царские браки являлись делом политическим, и на предмет «целости» и способности к деторождению все кандидатуры обследовались особыми доверенными бабками. Видимо, авторы рассчитывали на нелюбовь царя к скандальным ситуациям. Глядишь, захочет обойтись без шума и конфликтов и изменит выбор. Но он разгневался, назначил следствие по поиску клеветников, хотя их не выявили.
А выбор Алексея Михайловича был предопределен, он назвал Наталью. 1 февраля 1671 г. состоялась свадьба. Очень веселая, с размахом, с хорами и оркестром. Но и в политических делах она аукнулась. Милославские потеряли прежние позиции, а еще больше сами себя накрутили. Главу их клана Ивана, отличившегося при обороне Симбирска, государь назначил главнокомандующим на Волгу — это сочли ссылкой. Так началась вражда между партиями Милославских и Нарышкиных.
Свадьба неожиданно усугубила и проблему раскола. Сорокалетняя вдова боярина Глеба Морозова, Феодосия Прокопьевна, давно стала фанатичной почитательницей Аввакума. Она была очень богатой и властной женщиной, владела огромными имениями, ездила по Москве в дорогой карете, за которой шло «слуг, рабов и рабынь человек сто», а ее личная прислуга насчитывала свыше 300 человек. Вместе со своей сестрой Евдокией Урусовой она устроила в доме подпольный центр старообрядчества, тайно постриглась в монахини, перестала посещать церковь. Деятельность центра подпитывалась ее богатством, она вовлекла в раскол зависимых от нее «другов и сродников много-множество», собственных холопов и крестьян — попробуй-ка ослушайся суровой хозяйки! Четыре года это сходило с рук. Но теперь Морозова бросила открытый вызов, отказавшись присутствовать на бракосочетании государя. Что являлось не только нарушением служебного долга, который она должна была исполнять по статусу боярыни, но и оскорблением царя.
Ее и Урусову арестовали. На допросах Морозова дополнила свою вину «хулами» на царский дом и Церковь. Сестер подвергли пыткам. Боярыня отвечала лишь проклятиями и вернуться в лоно Церкви отказалась. Судила ее Боярская Дума. По закону за подобные преступления полагалась смертная казнь. Но такой приговор «бояре не потянули», противником выступил авторитетный Долгоруков. И Морозову с Урусовой осудили на пожизненное заключение в тюрьме Боровского монастыря, где они впоследствии умерли. По одной из версий, их преднамеренно уморили голодом. Но это вряд ли — в тюрьме они прожили несколько лет. И всех приходивших, в том числе и с едой, Морозова встречала не иначе как «хулами», плевками и проклятиями. Так что либо это было формой «самоуморения», либо тюремщики при подобном отношении начали по собственному почину урезать рацион.
После женитьбы царя покатилась к закату и карьера Ордина-Нащокина. Ходили слухи о его причастности к пасквилю на Наталью (что сомнительно). Но ошибок канцлер натворил предостаточно, и царь уже понял, что он оказался не на своем месте. Он все еще был полон энергии, предлагал новые реформаторские проекты. Например, вообще упразднить дворянскую конницу и заменить войском из рекрутов. Или начать уничтожение ересей «по примеру Италии и Испании». Однако теперь Алексей Михайлович смотрел на его идеи более критично. Дворянское ополчение еще далеко не изжило себя, да и куда было пристроить самих дворян? Узаконить для них статус бездельников и паразитов, как во Франции или Польше? Армейскую реформу царь вел и без подсказок Ордина-Нащокина, но постепенно. Да и идея учредить свою инквизицию и отправлять раскольников на костры государю не понравилась.
