Но царь справедливо заподозрил подвох. Шведы-то были в данный момент русскими союзниками. Королевские дипломаты вбивали клин, чтобы разрушить этот альянс, после чего соглашение с Москвой можно было и нарушить. Иван Васильевич предложил другой вариант: провести границу по Двине. Литва сохраняет Курляндию, но уступает города, лежащие севернее реки. А русские за это возвращают королю крепости, занятые царскими войсками южнее Двины: Озерище, Лукомль, Дриссу. Вдобавок к этому государь согласился бесплатно отпустить литовских пленных, а своих выкупать за деньги. Но послы от таких условий отказались.
И тогда Иван Грозный совершил шаг, совершенно необычный для своей эпохи. Созвал Земский Собор. Первый раз он обращался ко «всей земле», когда речь шла о проведении реформ. А теперь, собрав бояр, духовенство, дьяков, представителей купечества, дворян и детей боярских от разных городов, поставил вопрос — продолжать ли войну? Такие дела целиком находились в компетенции монарха, но, тем не менее, он и в этом случае счел необходимым посоветоваться. Ведь служилым предстояли дальнейшие тяготы, потери, торговым людям и городам — затраты. Иван Васильевич хотел знать, готовы ли они вынести это? Собор выразил ему полную поддержку. Фракции совещались по сословиям и подали «речи», признав, что литовские условия мира неприемлемы. Дети боярские подтвердили, что они «на его государево дело готовы», купцы заверили, что ради интересов Отечества отдадут «не токмо свои животы» (достояние), но и «головы кладем за государя».
Международная обстановка благоприятствовала. Султану нападение на Болхов еще раз показало, что русские сильны, а западные державы, нацеливая турок на Россию, лгут и хитрят. И Сулейман окончательно отбросил подобные планы. Вместо этого он начал еще одну войну с императором и в 1566 г. двинул свои полчища в Венгрию. Крымцам он тоже приказал участвовать в походе, а значит, в кои-то веки, царь мог быть спокоен за южные границы, сосредоточить все силы на западе. Но русских и литовцев развела страшная гостья — чума.
В Европе, в антисанитарных условиях тесных городов, вспышки подобных эпидемий были обычными, в нашей стране они случались гораздо реже. Но сейчас граница сдвинулась, царские гарнизоны стояли в Ливонии. Туда-сюда ездили купцы, перемещались воинские отряды — и разносили заразу. Летом 1566 г. эпидемия, перекинувшись из Швеции, стала косить людей в Новгородской земле, Полоцке, Великих Луках, Смоленске, дошла до Можайска. Царю пришлось мобилизовывать людей на борьбу с поветрием. Прекращалось сообщение между различными районами, дороги перекрывались кордонами. Совершались церковные службы и крестные ходы, чтобы защитить от беды села и города. Но санитарные меры нарушали снабжение. Подскочили цены на продукты. Требовалось перестраивать сложившиеся товарные потоки, организовывать подвоз хлеба из незараженных мест. А год, ко всему прочему, выдался неурожайный, что создавало дополнительные трудности…
Но эти проблемы стали далеко не единственными. Боярская оппозиция, потерпев поражение, никуда не исчезла. Она лишь затаилась и выжидала удобного для себя момента. А новая опора, которую создал себе царь, оказалась далеко не такой надежной, как он рассчитывал. Большинство опричников и в самом деле были честными служаками, искренне восприняли возложенную на них великую ответственность. Но не все. Некоторые не выдержали соблазна власти. Брат царицы Михаил Темрюкович очень возгордился. Нищий горский князек вознесся в первые вельможи огромной державы! Теперь он спешил обогатиться любыми способами, а заодно продемонстрировать свое могущество, и, как сообщали летописцы, «управы было на него добиться не мочно». Глядя на таких начальников, смелели и некоторые опричники. Притесняли и обирали земских — кто посмеет на них жаловаться? В число опричников царь принимал и иностранцев. Счел, что они-то заведомо не связаны с российскими изменниками и будут преданы государю, которому обязаны своим положением. Тут он ошибся. Иностранцы думали лишь о наживе, а изменить для них было куда проще, чем русским.
Мало того, несмотря на все меры предосторожности, в самом руководстве опричнины нашлись деятели, связанные с оппозицией. И конечно же, это было совсем не случайным. Ведь крамольникам как раз и требовались люди в ближайшем окружении царя. Мы не знаем истинного механизма, как это осуществилось. Может быть, после удаления Адашева и Сильвестра бояре начали скрытно продвигать новых ставленников. А может, обрабатывали тех, кого Иван Грозный уже приблизил к себе. Факт тот, что на оппозицию начали тайно играть Алексей Басманов, его сын Федор и Афанасий Вяземский.
Сделать они могли очень много. Они были любимцами царя, имели к нему постоянный доступ. Государь полностью доверял им, внимательно относился к их советам. Они были и умелыми царедворцами, манипулировали неумным Михаилом Темрюковичем. Они руководили следствиями по жалобам и доносам, могли прикрыть некоторые дела. Они ведали и кадрами опричников. И в их ряды попадали такие, кто никак не подходил под критерии людей незапятнанных, вне всяких подозрений. Например, князь Темкин-Ростовский. Он принадлежал к роду крамольников Ростовских, сам был причастен к прошлым заговорам, побывал в плену, но его почему-то не отсеяли, он занял высокое положение в опричном дворе.
Очередной узел интриг завязался вокруг избрания митрополита. В мае 1566 г. Афанасий тяжело заболел, оставил свой пост и ушел в Чудов монастырь. Но вполне может быть, что сказалась не только болезнь — а дрязги и подсиживания против него. В Церкви сформировалась мощная группировка во главе с архиепископом Новгородским Пименом. С ним сомкнулись епископы Филофей Рязанский, Пафнутий Суздальский, часть архимандритов. И стоит добавить немаловажную деталь. Курбский в своих сочинениях густо поливал русское духовенство грязью, но по какой-то причине делал исключение… для Пимена! Превозносил его как настоящего «подвижника», чистейшего и честнейшего. Хотя факты этого никак не подтверждают. Подвижничества за ним не обнаруживается, зато он всегда, прямо-таки с завидной регулярностью, оказывался в центре политических склок. Сейчас он снова стал «кандидатом номер один» на митрополичий престол.
Но царь, уже во второй раз, этого не допустил. Выдвинул архиепископа Казанского Германа. Он был постриженником Иосифо-Волоколамского монастыря, вместе со своим отцом, старцем Филофеем, вел в 1553–1554 гг. следствие над жидовствующими. Герман полностью поддерживал необходимость оздоровить государство, его родственники служили в опричнине. Казалось бы, самая подходящая фигура. Он уже прибыл в Москву, въехал в митрополичьи палаты. Но… против него неожиданно выступили Басмановы. Принялись клеветать царю на Германа, обвиняли его в чрезмерном властолюбии. Уверяли, что он мечтает быть «новым Сильвестром». По сути четко подыграли Пимену! И добились своего. С одной стороны, возражали епископы, с другой — советники. Аргументы у Басмановых и церковников были разные, но действовали они в одном направлении. Грозный засомневался и снял кандидатуру.
Однако Пимену государь все равно не дал ходу! Назвал игумена Соловецкого монастыря св. Филиппа (Колычева). Он происходил из боярского рода, в молодости даже поучаствовал в измене: вместе с родственниками примкнул к мятежу Андрея Старицкого. Но после этого раскаялся и принял постриг. И вот он-то действительно был подвижником, квалифицированным богословом. Филипп вообще являлся одним из ученейших людей своего времени — был талантливым физиком, механиком, хозяйственником. В архиве сохранились десятки его изобретений, которые он внедрял в своем монастыре. Это и гигантские гидротехнические сооружения с хитрыми трубопроводами, когда вода из 52 озер подавалась к мельницам, приводила в движение меха и молоты кузниц. И механическая сушилка, веялка, и устройство для разминки глины при изготовлении кирпичей, и даже оригинальные устройства, ускоряющие изготовление кваса.
