Ну а что касается св. митрополита Филиппа, то его первое Житие составлялось при Борисе Годунове, который взял курс на очернительство Ивана Грозного и его политики. Источниками информации, как сообщается в самом Житии, стали соловецкие монахи, присутствовавшие на суде над св. Филиппом, и «старец Симеон» — бывший пристав Стефан Кобылин. То есть как раз те люди, кто оклеветал святителя, и его вероятный убийца! Но даже они не осмелились возложить вину на царя, свалили на одного Малюту. Об Иване Васильевиче, наоборот, Житие отзывалось похвально: когда он узнал, «яко лукавством сложишася на блаженного Филиппа», то «вскоре месть сотвори», наказав виновных [137].
В 1653 г., когда мощи св. Филиппа переносили из Соловков в Москву, царь Алексей Михайлович тоже ставил в заслугу Грозному кару над клеветниками. Писал: «Где ложный совет, где обавники и соблазнители?.. Не все ли зле погибоша; не все ли исчезоша во веки; не все ли здесь месть восприяли от прадеда моего царя и великого князя Ивана Васильевича?..» И только Карамзин, откровенно подделав тексты, выдал, что св. Филипп был убит Малютой по «воле государевой». Историки XIX в. сильно исказили переводы Жития с церковнославянского на русский, в этом каждый может убедиться, сопоставив их с оригиналом [137].
А современные упрощенные варианты Жития, прямо обвиняющие царя в убийстве, появились… в 1950-х гг. В то время, когда к власти пришел Н.С. Хрущев и развернул свою кампанию против Сталина — очень почтительно относившегося к Ивану Грозному. Тогда же, в 1950-х, появилась церковная служба св. Корнилию, указывающая, что царь его «смерти предаде». И если до революции св. Корнилий значился в святцах с чином «преподобного», этот чин был неизвестно кем изменен на «священномученика». Вот такая «объективная» история…
Между прочим, исследователей, старающихся очистить фигуру Ивана Грозного от наслоений клеветы, почему-то оказывается модно обвинять в подтасовке фактов. Однако берусь утверждать, что столпы либеральной исторической науки, закладывавшие ее основы в XIX в., совершили весьма откровенную и немаловажную подтасовку. Причем различные авторы повторяют ее уже 200 лет! Хотите — проверьте, полистайте «анти-грозные» работы. А заключается подтасовка в том, что разделяются смерть Марии Темрюковны и дело Владимира Старицкого. Два события произошли одно за другим, в течение месяца, но связь между ними искуственно разрывается, они разносятся на разные страницы, в разные главы! Как все просто, правда? Может быть, как раз из-за этой простоты подтасовку так долго не замечают?
Юридическим языком, почтенные либеральные ученые совершили «сокрытие трупа». Как говорят криминалисты, «нет тела — нет и дела». Таким образом был спрятан факт, с которого началось расследование заговора, и оно изображалось на пустом месте. Но ведь труп был! Труп молодой и красивой женщины, веселой, темпераментной, беззаветно любящей и любимой… Разве это не факт? А вот вам еще факт. Подлинное дело о новгородской измене, грамота об учреждении опричнины и ряд других документов пережили Смуту, все пожары и, как свидетельствует опись московского архива, хранились до XIX в. А потом… исчезли. Исчезли после того, как в архивах поработали масоны-историки Карамзин и Бантыш-Каменский [69].
44. МОСКОВСКОЕ ПОЖАРИЩЕ
На западе царь совершенно не гнался за территориальными приобретениями. Главной целью являлась балтийская торговля. Обладание всего лишь одним портом, Нарвой, давало России великие выгоды. По подсчетам шведского историка А. Аттмана через Нарву в эти годы шло 94% всего балтийского экспорта сала, 23% воска, 42% льна и конопли, 81% пушнины. А Сигизмунд обращался к императору, датскому королю, даже к папе римскому (!) призывая пресечь эту торговлю, поскольку «московский государь ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие… и мастера, и благодаря сему он укрепляется для одоления всех прочих государей» [36]. На Балтике появились польские каперы, нападали на корабли, следующие в Нарву. Но это было дело поправимое. Иван Грозный завел своих каперов, нанял нескольких датских капитанов, чтобы они топили поляков. Гораздо хуже стало, когда в Стокгольме воцарился Юхан. Теперь пиратством занялись шведские моряки. Их было больше, базы располагались ближе. А ключевое значение играл Ревель, из этого порта можно было контролировать горловину Финского залива.
Когда стало ясно, что Швеция превращается во врага, царь попытался оторвать от нее Ревель мирным путем. Для этого он использовал уже знакомых нам шпионов Таубе и Крузе. Они, кстати, неплохо потрудились на поприще пропаганды. Написали пасквиль про Сигизмунда, который распространялся в Ливонии и был весьма популярен. А в 1569 г. их направили в Ревель. Иван Васильевич сулил ему статус вольного города, свободную торговлю в России, обязывался полностью сохранить самоуправление, не назначать свою администрацию, не вводить войск, не взимать налогов. Таубе и Крузе убеждали ревельцев, как хорошо жить под властью Грозного, какой он замечательный монарх. Но магистрат отказался. Почему? Да потому что нищая Эстония ничего не производила! Здешние купцы богатели исключительно за счет того, что сидели на выгодном месте, перепродавая товары из России и в Россию. Подчиниться царю — значило пустить на Балтику русских, и прощай барыши.
Ну а раз так, то Иван Грозный предложил союз Фредерику Датскому. Он понимал, что прочному присоединению Ливонии мешают не только политические факторы, но и разница русского и западного менталитетов — другие обычаи, стереотипы поведения, иная вера. И вызрела идея Ливонского королевства. Править в нем должен был брат Фредерика герцог Магнус. В 1570 г. он приехал в Москву. Царь радушно встретил его, обещал породниться — выдать за него дочь Владимира Старицкого Евфимию, дать в приданое 5 бочек золота. Магнусу он даровал королевский титул, несколько ливонских городков, отдал ему граждан, выселенных из Дерпта, и всех пленных немцев (при этом пленные оказались вовсе не перебитыми и не замученными). К Магнусу отходили города, которые он с русской помощью отберет у шведов и поляков, он признавал себя вассалом царя, но условия ему предоставлялись самые льготные. Его королевство всего лишь платило небольшую дань, по призыву государя выставляло 3 тыс. воинов. Его подданным даже дозволялось беспошлинно торговать в России. Но они должны было свободно пропускать через свои земли русские товары и купцов. По сути Иван Грозный вернулся почти к тем же условиям, какие предлагались Ливонскому ордену в начале войны.
Государь желал восстановить мир и с Турцией. Рассудил, что после провала под Астраханью османы должны одуматься. К султану поехал посол Новосильцев. Донскому атаману Черкашину был направлен приказ проводить посла от Рыльска до Азова, и судьба этой грамоты довольно интересна. В 1860-х гг. было решено определить «старшинство» Казачьих Войск — по самому раннему сохранившемуся документу о службе России. Приказ Черкашину как раз и стал таким документом, по нему старшинство Войска Донского установили с 1570 г. В Стамбуле Новосильцев напомнил о прекрасных отношениях между двумя державами при всех прежних султанах, выразил удивление по поводу вторжения. Его приняли благосклонно, вежливо, но… вопрос о мире и дружбе обошли молчанием.
