Тем не менее, в замыслах коалиционной войны против русских произошел серьезный сбой. Ведь международная обстановка определялась не только происками Ватикана и Батория. А в это же время в Иране скончался шах Тахмасп I. Кизилбашская (азербайджанская) знать тут же начала драки за власть, Персия рухнула в междоусобицы. Это вызвало радостное оживление в Стамбуле, упустить столь благоприятную возможность турки никак не могли. Польские предложения стали теперь второстепенными, и Мурад III двинул войска на восток.
Что ж, для России это получилось весьма кстати. Угроза столкновения с османами отодвинулась, а Баторий увяз во внутренних разборках. Ему пришлось собирать наемников, усмирять Пруссию и осаждать Гданьск. Причем, как доносили наши дипломаты, «панове земли обе, польская и литовская, с ним не пошли». И Иван Грозный рассчитал, что в сложившейся ситуации надо попытаться решить в свою пользу ливонский вопрос. Занять то, на что претендуют русские, а потом можно будет и переговоры вести. Глядишь, и император вмешается, вступит в войну, и полякам станет вообще не до Прибалтики.
Летний смотр на Оке показал, что армия оправилась от потерь, ее численность выросла. Царь постарался тщательно обеспечить тылы. Усилил гарнизоны южных крепостей, поручил донским и днепровским казакам продолжать операции против татар. Из двинян, пермяков и суздальцев на Волге формировалась трехполковая «плавная рать» на случай новых мятежей казанцев или нападений ногайцев. А в Новгороде была собрана армия с большим количеством артиллерии и в конце 1576 г. выступила на Ревель. Номинальным командующим был молодой Федор Мстиславский, настоящим — опытный полководец Иван Меньшой Шереметев. Он дал царю слово взять крепость или погибнуть под ее стенами.
23 января 1577 г. войско подошло к Ревелю. На предложение сдаться опять последовал отказ. В городе собрались со всей Эстонии самые непримиримые немцы, не желающие повиноваться России, а шведы успели нанять 5 тыс. английских и шотландских наемников. Наших воинов встретили вылазками, ожесточенным огнем со стен. Неся потери, ратники строили батареи. Открыли бомбардировку калеными ядрами, чтобы вызвать пожары. Но крепость была неприступной, стояла на горе, вся местность вокруг простреливалась. А несколько начавшихся пожаров горожанам удалось потушить.
Шереметев и впрямь проявил себя героем, находился на передовых позициях, руководил артиллерийским огнем. Тут и сразило его вражеское ядро. Словом, обещание государю выполнил. Но после его смерти осада пошла враздрай. Мстиславский далеко уступал ему по воинскому мастерству, да и растерялся. Эффективность обстрела снизилась. Пехота и артиллерия действовали несогласованно. Ратники в зимнем лагере обмораживались, умирали от болезней. Добавилась и измена. В Ревель перебежал один из татарских мурз, Булат, рассказал, что войска несут большой урон, подмоги не предвидится, а командование не уверено в успехе. Защитников это очень ободрило, они настроились выдержать. А потом начались оттепели, талая вода и грязь грозили войску новыми бедами. 13 марта Мстиславский снял осаду.
По весне царь стал собирать в Новгороде и Пскове новую армию. Возглавил ее лично, а вторым командующим после себя назначил Симеона Бекбулатовича. На Ревель Иван Грозный полки не повел. Северная Эстония была совершенно разорена, там было трудно снабжать большое войско. Государь реализовал тот план, который задумывался еще 10 лет назад — пройтись вдоль Двины, занять города севернее ее и обеспечить тем самым границу с поляками. В июле русские части, 30–40 тыс. человек, вступили в Латвию. В условиях «бескоролевий» польские гарнизоны давно уже не получали жалованья, шляхта и наемники разошлись кто куда, в городах оставалось по несколько десятков воинов. Они открывали ворота без боя. И царь их миловал, жителям предоставлял свободный выбор — присягнуть себе или уехать куда угодно.
Только Лаудон и Зесвеген пытались сопротивляться. Их взяли после артобстрела, защитников перебили или пленили, горожан объявили пленниками. В общем, поступали так же, как в свое время будет действовать Суворов: «Двадцать четыре часа — воля, первый мой выстрел — неволя, штурм — смерть». Если положение безнадежное, зачем же кровь проливали? Но в августе, когда царь подошел к Кокенгаузену обнаружилась неожиданная проблема. В операции участвовал и Магнус со своими ливонцами и датчанами. Грозный поручил ему взять бывшую орденскую столицу Венден. Однако вассал развил бурную активность, разослал по городам воззвания: если не хотят быть под властью русских, пусть сдаются ему. Для многих этот вариант показался предпочтительным, они признали себя подданными Магнуса, выдали ему поляков, которые находились у них, в том числе начальника над Ливонией князя Полубенского.
И теперь «король ливонский» потребовал от царя, чтобы русские не беспокоили его владений. Да, именно потребовал! Причем в числе «своих» городов называл даже Дерпт. Кокенгаузен тоже оказался «подвластным» Магнусу, его воины отказывались впустить царских. Дошло до столкновения, полсотни немцев было перебито. Государь отправил строгий выговор «голдовнику (даннику) нашему Магнусу». Указал, что он слишком много о себе возомнил. Ткнул носом в его реальные права и предложил быть послушным, довольствоваться тем, что ему дают, а если неугодно — убираться к себе за море. За Полубенским царь послал думного дворянина Воейкова, он отобрал польского сановника у Магнуса и привез в русскую ставку.
Да, Иван Васильевич был грозным для врагов. И умел быть грозным. Но человеком он оставался душевным и отзывчивым. Начиная поход, государь написал суровое послание к тому же Полубенскому. Напомнил, как он, переодев отряд опричниками, захватил Изборск, набезобразничал там, разграбил церкви, «отступив от христианства». Не без угрозы подшутил над его титулом «справца рыцарства вольного». Подметил, что «вольные», никому не подчиняющиеся воины — это разбойники, стало быть и Полубенскому надо носить звание «справца над шибеницыными людьми» (т.е. над висельниками). Казалось бы, за совершенные дела его ожидала жестокая кара. Но сейчас он был побежденным, и государь встретил его без всякой злобы. Наоборот, велел разместить его получше, угощал, просто и доверительно беседовал с ним. Полубенский был совершенно растроган таким великодушием, и в порыве чувств раскрыл царю тайну. Рассказал, что Магнус — предатель и уже снесся с Баторием, договорился со всеми городами перейти к нему.
Что ж, тогда Иван Васильевич вызвал вассала к себе. Обвинение подтвердилось, Мангуса и 25 ливонских дворян арестовали, а его города было велено занять русскими войсками. Но не везде это прошло гладко. В Вольмаре комендант Магнуса отказался выполнять приказ. Богдану Бельскому пришлось прибегнуть к силе, гарнизон разоружили и пленили. А в Венден вступил отряд Голицына и Салтыкова. Вступил мирно, воинам было категорически запрещено задевать жителей. Но ливонцы Магнуса и часть местных немцев заперлись в центральной цитадели, вероломно и неожиданно открыли огонь, убив «многих детей боярских» и ранив Салтыкова. После этого русские подвезли пушки, стали стрелять по замку. Но грянул взрыв, и он взлетел на воздух.
И доверчивые историки переписывают душещипательные сцены — как укрывшиеся в замке воины, горожане с женами и детьми, решили подорваться, чтобы избежать жутких казней. Как их укрепляли пасторы, какие возвышенные речи произносились, как прощались и молились [49]… Хотя все это от первого до последнего слова было выдумано пастором Рюссовым и другими проповедниками, старавшимися вдохновить ливонцев на борьбу с русскими. Кстати, ложь-то довольно прозрачная, догадаться о ней совсем не трудно. Потому что при взрыве не уцелел никто. И о том, что на самом деле происходило в замке, рассказать было некому. Возможно, в пороховой погреб попало ядро, а скорее, взорвались по неосторожности или по пьяному делу. Страшный взрыв снес дома вокруг цитадели, погибло много осаждающих, а еще больше горожан. Нашим ратникам пришлось тушить пожары, вести спасательные работы. Но неприятельская пропаганда объявила всех пострадавших жителей… ну конечно, жертвами расправы свирепого русского царя! А самой трагедии приклеила ярлык — «венденская кара».
