Но помочь Великим Лукам царь просто не успел. 4 сентября, на десятый день осады, громыхнул взрыв подведенной под стены мины. Тем не менее, наши ратники отразили начавшийся штурм. Но 5 сентября враги смогли поджечь одну из башен. Пожар, раздуваемый ветром, перекинулся на городские постройки, огонь проник к пороховому складу… Взрыв страшной силы разрушил оборонительные сооружения, уничтожил множество воинов и горожан. А неприятели ворвались в крепость. Уцелевшие защитники дрались даже среди пылающих развалин, а озверевшие наемники рубили всех подряд. Гарнизон и жители погибли до единого, Баторию досталась груда руин, заваленная трупами.
И король сразу же бросил свою армию на корпус Хилкова. Царскую инструкцию непрерывно маневрировать и не вступать в сражения воевода нарушил. Его конница стояла на прежнем месте и в разыгравшемся бою была разгромлена. Поляки захватили Холм. Развивая успех, Баторий занялся соседними небольшими крепостями. Озерище, как и Велиж, Усвят, сдалась «изменой», по «жалованной грамоте» короля. А в Невеле еще до подхода неприятеля забузили нижегородские дети боярские, объявили, что они долго несут службу, издержались, и самовольно уехали домой. Воеводы срочно просили подкреплений, но они опоздали, крепость пала. Заволочье долго отбивалось, здесь противник понес большой урон. Лишь когда стены были разбиты и положение стало безнадежным, воевода Сабуров вступил в переговоры. Баторий дальнейшей осады тоже не желал, согласился выпустить русских с оружием и имуществом.
На других участках бои протекали с переменным успехом. Под Смоленском русских войск было больше, чем в Великих Луках. Воеводы Ногтев и Мосальский достойно встретили и наголову разгромили наступавшую на них армию Кмиты, захватили все знамена, 60 пушек и много пленных. Магнуса отогнали от Дерпта, он сумел взять лишь городок Шмильтен. А на Северщине царские ратники серьезно потрепали и вышибли со своей земли отряды Зборовского. После этого набега против гетмана выступило и большинство казаков. Уличили, что он является агентом короля и низложили. Но все равно Баторий был доволен — Зборовский свое дело сделал. Внес новый раскол в казачество, вбил клин между ним и Россией. И все вспомогательные войска дело сделали, русских отвлекли.
А шведы, в свою очередь, пользовались тем, что русские отвлечены на поляков. Обложили замок Падис. Крошечный гарнизон под командованием Данилы Чихачева стойко отражал атаки. Оставшись без продовольствия, воины поели собак, кошек. Шведы ворвались, когда они совсем ослабли от голода, нашли в замке «не людей, а тени». Казнили всех, кроме одного, князя Сицкого. В Везенберге защитников было гораздо больше — тысяча московских стрельцов. Могли держаться долго. Но это были уже не те отборные московские стрельцы, которые полегли при Молодях. Это были разношерстные воины новых наборов. Они предпочли договориться и сдали город. А за это им позволили уйти. Но им пришлось оставить врагу и ружья, и деньги, и все пожитки, с собой разрешили взять разве что иконы, да и то без окладов. Ну а как же, медные оклады, в отличие от самих икон, представляли для шведов ценность.
Зима принесла передышку. Но положение России по сравнению с прошлым годом значительно ухудшилось. Окончательно рухнули надежды на союз с императором — от купцов узнали о его запрете на ввоз в нашу страну военного сырья. Хотя Рудольф продолжал лгать, что готов выступить плечом к плечу с царем, а задержки случились только из-за того, что вельможи, назначенные для заключения союза, скоропостижно умерли или болеют. Значит, приходилось драться одним. А к польскому и шведскому добавился татарский фронт. И если Баторий, располагая деньгами, мог набирать по Европе любое количество наемников, царскому правительству было все труднее восполнять потери. Сколько их, детей боярских, стрельцов, казаков, артиллеристов уже полегло или попало в плен под Венденом, в Полоцке, Соколе, Великих Луках, в прочих боях!
Но обнаружилось и новое угрожающее явление — уклонение от службы. Уже в 1579 г. в некоторые уезды пришлось посылать специальных сборщиков, разыскивать детей боярских в их поместьях. В 1580 г. дезертирство стало принимать еще большие масштабы. Хилков доносил, что многие назначенные дворяне не прибыли к нему. Уже говорилось, как нижегородские дети боярские «разбежались» из Невеля. Нет, Иван Грозный не казнил тех, кто совершил столь явное воинское преступление. По закону за это полагалось бить кнутом и отбирать поместья. Но и от этого царь воздержался. Он понимал, что страна очень устала. Что детям боярским становится невмоготу непрерывно, год за годом, находиться на войне. И для крестьян уже невмоготу непрерывно, год за годом, собирать и обеспечивать в походы помещиков и отряды их слуг. Но ведь и дети боярские должны были понять, что они, сберегая себя и стараясь облегчить свои тяготы, подставляют и губят других людей! Играют на руку врагу. Поэтому по городам и весям, кроме сборщиков, стали направлять еще и «высыльщиков». Дезертиров подвергали телесному наказанию и под присмотром «высыльщиков» принудительно отправляли к месту службы.
Конечно же, царь не рассчитывал, что возникшие проблемы можно решить одними лишь наказаниями и принуждением. Это был уже сигнал для него самого. Сигнал серьезный и объективный. А раз так, то Иван Васильевич снова счел необходимым посоветоваться со «всей землей». В декабре 1580 г. он созвал Земский Собор, представителей разных городов, сословий [69, 138]. Его решения были секретными, и в хрониках он не упоминается. Но сведения о нем все же дошли до польской агентуры и, благодаря этому, стали известны нам. Точно так же, как в 1566 г., государь поставил вопрос: продолжать ли войну? И на этот раз ответ был отрицательным. Делегаты указывали, что «больше того с их сел не возьмешь». Дети боярские говорили, что поместья разорены, и служить они не в состоянии. Как доносил Баторию оршанский староста Кмита, «вся земля просила великого князя, чтобы заключил мир».
Но попробуй еще заключи его! Иван Васильевич уже и до Земского Собора старался это сделать. Его послы Сицкий и Пивов ездили туда-сюда между царем и Баторием. Но король просто-напросто играл с русскими. Заведомо назначал слишком короткие сроки для переговоров. Когда послы приезжали, встречал их по-хамски, сидя — хотя они представляли монарха. Разговаривать не хотел и выгонял вон. Иван Грозный раз за разом шел на уступки. Согласился называть Батория «братом». Соглашался оставить за Россией только Восточную Ливонию с Дерптом. Потом — только Нарву и три ближайших замка, причем за порт готов был отдать Великие Луки. В новое посольство были отправлены лучшие дипломаты Пушкин и Писемский. Им было велено не поддаваться ни на какие провокации, не отвечать ни на какие выходки, оскорбления, терпеть даже побои, лишь бы добиться мира.
Куда там! Чем большие уступки делал Иван Васильевич, тем сильнее задирали свои требования Баторий и паны. Заявляли, что русские должны отдать Псков, Новгород, Смоленск, Северщину, и еще заплатить за издержки 400 тыс. золотых. И даже такие претензии были не окончательными! В начале 1581 г. король объявил на сейме: «Судьба предает вам, кажется, все государство Московское!.. Дотоле нет для нас мира!» И сейм воспринял это с огромным воодушевлением. Бурно и дружно поддержал короля, постановил продлить сбор налогов на войну, причем сразу на два, а по некоторым местностям на три года.
