Когда Иван Шуйский низложил митрополита Иоасафа, он долго не мог определиться, кем заменить его. Кандидатуры, предлагавшиеся иерархами Церкви, узурпатора не устраивали — дважды обжегшись с митрополитами, он не хотел получить третьего оппозиционера. Новгород, где архиепископом был Макарий, активно поучаствовал в перевороте, но и относительно него Шуйский колебался два с половиной месяца. Отсюда видно, что Макарий не благословил мятеж. Лишь в марте 1542 г. временщик все же согласился на поставление владыки в митрополиты. Видимо, счел его менее опасным, чем другие кандидаты. Ученый книжник, мягкий по натуре, займется своими изысканиями, в политику не полезет, будет благодарным, что Шуйские предоставили новые возможности для его работы.
Действительно, на посту митрополита перед Макарием открылось поле деятельности, гораздо шире, чем в Новгороде. Он принялся собирать памятники православной литературы по разным городам, библиотекам монастырей, и за 10 лет был создан еще более полный, Успенский свод Великих Миней, настоящая энциклопедия, где были «все святые книги собраны и написаны, которые в Русской земле обретаются». И известно, что еще до завершения Успенского свода в Новгороде была заказана копия Софийского — а заказчиком был юный государь [8, 138].
Но насчет лояльности святителя Шуйский ошибся. Почитатель учения св. Иосифа Волоцкого о православной монархии и сильной великокняжеской власти не мог быть единомышленником узурпатора. Однако Макарий избрал другой путь, чем Даниил и Иоасаф. Прямой и честный идеалист, он и впрямь не участвовал в заговорах и оппозициях. Вместо этого он начал готовить православного царя. Мальчик по-прежнему находился в полном пренебрежении у властителей, рос с братом как придется. Ни одна придворная роспись не упоминает, что у них вообще были воспитатели и учителя! А митрополит имел доступ к великому князю в любое время. Возможно, его образование начал еще Иоасаф. Святитель Макарий продолжил — и сам, и с помощью специалистов своей «академии».
Вот таким занятиям Шуйские ничуть не мешали. Проводит государь все дни за «поповскими» книгами — ну и ладно. А делами будут заправлять другие. Правда, Ивану Васильевичу Шуйскому довелось наслаждаться властью недолго. Он расхворался, перестал появляться в Думе, а потом умер. На главные роли выдвинулись Андрей Михайлович, Иван Михайлович Шуйские и Федор Скопин-Шуйский. Но они стали такими же всесильными временщиками, как покойный родственник. Иностранцы почительно именовали их «принцами крови» (а это звание означало не только высокое положение, но и права на престол).
Все достижения Бельского были перечеркнуты, Шуйские вернулись к своей прежней политике — если это можно было назвать «политикой». Поход на Казань был отменен. Правители снова соглашались мириться с ней на любых условиях, и Сафа-Гирей, видя такое дело, плюнул и даже в переговоры вступать не стал. Возобновил набеги.
В России опять пошло повальное воровство и хищничество. Псковская летопись сообщает, что о послаблениях и правах самоуправления, дарованных их городу, было забыто. С этими правами больше не считались [138]. В данный период прекратилась даже выдача наместничьих грамот [36]. Раньше в них оговаривались права и обязанности, «доходные списки» наместника — на какие сборы и пошлины он имеет право. Теперь приближенные Шуйских получали «кормления» без всяких ограничений. Выжимай, сколько сможешь. Расхватывали и земли. Например, в Тверском уезде за пару лет правления Шуйских было роздано в поместья больше земли, чем за предыдущие 40 лет! [53] Временщики расплачивались с детьми боярскими, помогавшими в мятеже, формировали силы, которые были бы верны им.
Себя тоже не забывали. Вынуждали других хозяев продавать владения подешевке или просто отнимали. Насильно перегоняли в свои имения крестьян из чужих поместий. Округляли вотчины за счет казенных земель. И крестьяне «черносошных», свободных деревень оказывались вдруг во власти боярина и его присных. Выписывалось много тарханных грамот, освобождавших вотчины от налогов. Подобные беззакония вызвали волнения в народе. Крестьяне бежали, вспыхивали бунты в обираемых городах, снова росло количество «разбоев».
Подрастающего государя властители удерживали под строгим контролем. Где-то в это время рядом ним появился Алексей Адашев. Он был постарше Ивана, каким-то образом сумел завоевать его доверие и стать другом. Но, как было показано в прошлой главе, отец Алексея являлся приближенным Шуйских. И можно смело предположить, что Адашев стал их «глазами и ушами» при великом князе. Доказательства? Они очевидны. Любые попытки посторонних оказать влияние на государя Шуйские решительно пресекали, и Адашева, если бы он не был «их человеком», немедленно удалили бы. Так обошлись, например, с Федором Воронцовым. Он постарался войти в окружение мальчика, понравился ему. Временщики сразу насторожились, хотели прервать их контакты. Но Воронцов не внял предупреждениям, а Иван Васильевич его «любил и жаловал», приказал свободно допускать к себе.
Тогда Шуйские продемонстрировали силу. 9 сентября 1543 г. на заседании Думы они со своими сторонниками Кубенскими, Палецким, Курлятевым, Пронским, Басмановым набросились на Воронцова. Ничуть не стесняясь присутствия великого князя и митрополита, вытащили «провинившегося» в соседнюю комнату, избивали и хотели прикончить. Иван Васильевич в ужасе плакал, просил Макария защитить любимца. Митрополит и бояре Морозовы пошли к разбуянившимся «принцам крови», именем государя стали заступаться за Воронцова. Шуйские смилостивились, пообещали, что так и быть, не убьют, и поволокли его в тюрьму. Великий князь вторично послал митрополита и бояр. Молил, что если уж нельзя оставить Воронцова в Москве, пусть его вышлют в Коломну. Бояр, явившихся с ходатайством, Шуйские и их клевреты «толкали в хребет», выгоняя вон. Грубо обругали самого митрополита, казначей Фома Головин изорвал его мантию и топтал ее. А Воронцова с сыном Иваном решили сослать в Кострому и заставили Ивана Васильевича утвердить приговор. Осюда еще раз хорошо видно, какова была реальная власть государя, и насколько его «баловали».
Но через неделю после скандала юный Иван отправился на обычное ежегодное богомолье в Троице-Сергиев монастырь, а оттуда на охоту в Волоколамск. Между прочим, охота была у него первой, это отмечено в летописях. Государю исполнилось 13, и он, как взрослый, как когда-то его отец, возобновил великокняжескую традицию. Его сопровождала свита бояр. Шуйские остались в Москве, у них имелись более важные дела — без лишних свидетелей проворачивать свои махинации. Они жестоко просчитались. Без сомнения, при великом князе находились их соглядатаи, но на охоте и в путешествии было проще избежать чужого внимания. Впечатление от выходки с Воронцовым у государя было свежим, и бояре, недовольные Шуйскими, нашли с ним общий язык. Сговорились, выработали план действий.
В Москву вернулись в ноябре. А после праздников Рождества на заседании Думы Иван Васильевич внезапно проявил себя Грозным. Приказал арестовать предводителя Шуйских, бывшего псковского вора Андрея. Его передали псарям, и они князя до тюрьмы не довели, убили по дороге. А уж после этого, задним числом, были оглашены его вины — ограбление дворян, насилия над крестьянами и горожанами, бесчинства его слуг. Был ли Шуйский убит по приказу государя? Или бояр? Или сами псари отыгрались на ненавистном временщике? Неизвестно. Версии разных летописцев отличаются. Но в любом случае, сценарий представляется многозначительным. Великий князь и поддержавшие его бояре считали себя не в силах легитимными средствами избавиться от узурпатора! Предать его суду и казнить по закону получалось невозможно или слишком опасно. Даже арестовать и конвоировать его поручили холопам-псарям! Не были уверены, что такой приказ выполнят придворные и военные. Отметим, государевы псари жили не в Москве, а в тех слободах, куда он выезжал на охоты. Следовательно, команду из них сформировали там же, привезли с собой.
