Коренной перелом приходится на наместничество князя М. С. Воронцова в 1844–1853 гг. Завзятый англофил, баснословно богатый и оттого независимого характера вельможа, Воронцов к тому времени успел отстроить Одессу, стремительно превращавшуюся в третий по величине город империи. (Только не надо цитировать эпиграмму Пушкина из школьной хрестоматии – ссыльный поэт зло ревновал вельможу.)
Воронцов служит наглядным примером того, как в Российском госаппарате, крайне инерционном, поскольку надежнее не делать, чем отвечать потом за сделанное, все-таки случались новации. Уже престарелый Воронцов уклонялся принять от царя новое назначение, пока не получил право прямого доклада на августейшее имя, т. е. поверх всех министерств и ведомств. По прибытии в Тифлис он прославился фразой: «Ежели бы на Кавказе требовался Свод законов, то Государь бы прислал не меня, а Свод законов».
В харизматическом волюнтаризме Воронцов походил на своего раннего предшественника генерала Ермолова, но на этом сходство между кавказскими наместниками заканчивается. Ермолов практиковал образ звероподобного вояки, презирающего полумеры и притом не лишенного солдатского юмора и даже светского шарма. Ермоловские шуточки и афоризмы сотнями переписывались в альбомы юных дворян и дворянок. Благо не было тогда журналистов и правозащитников, способных донести информацию о военно-карательной стратегии Ермолова. Несмотря на местные успехи в подавлении восстаний, именно ермоловское скоординированное удушение горцев в конечном итоге спровоцировало в ответ не менее скоординированное и жестокое восстание Шамиля.
Воронцов же первым делом разрешил проводить в Тифлисе традиционный карнавал (запрещенный было русскими священниками по подозрению в язычестве), начал ремонтировать мостовые, открывать школы, устраивать балы, привез театр и, главное, щедро раздавал местной знати чины и должности. К началу Крымской войны в 1853 г. (когда Воронцов подал в отставку, поскольку военным министром недружественной Великобритании служил его родной племянник), самый тепло вспоминаемый в Грузии русский начальник мог твердо заверить Николая I в преданности грузин. В самом деле, единственный фронт Крымской войны, где России удалось одержать победу – Западная Грузия, оборонявшаяся грузинским ополчением и даже партизанами в тылу турецкого десанта. Нынешние школьные учебники истории Грузии по стилю недалеко ушли от кондовых советских образцов. В них лишь переставлены знаки – присоединение к России вместо навязчивого «прогрессивного фактора» стало угрозой национальному духу. Идеологические нестыковки в этих учебниках тоже вполне знакомые и забавные. Те самые грузинские аристократы, которые в 1832 г. составляли тайное молодежное общество для освобождения родины путем убийства всех русских в Тифлисе, буквально через две страницы с гордостью показаны зрелыми мужами в мундирах русских генералов.
Крайне важно осознать, что Воронцов не купил грузинскую знать – в отличие от персов и турок, он сумел подвергнуть этот слой тому процессу, что германский социолог Норберт Элиас назвал «оцивилизованием». Воронцовские балы, школы, сама застройка города коренным образом изменили структуры повседневности и социального сознания. Для кавказской аристократии становится попросту зазорно наряжаться в стародавнее платье персидского образца, не пускать дочек на балы или заниматься феодальными набегами и поставлять рабов туркам. Теперь надлежало продвигаться на дворянской службе или заниматься в имениях оцивилизованием на французский манер дедовской виноградной лозы, изобретая по ходу сортовые рыночные брэнды «Саперави» или «Александрули».
У воронцовского переустройства бытового сознания была и обратная сторона. За девять лет его правления на Кавказе долги дворянства Тифлисской губернии выросли со 100 тысяч до 1,8 миллиона рублей. Содержать городские особняки, ходить в театр и заказывать французские платья оказалось совсем не то, что пировать у себя в деревне. Деньги в основном уходили к армянским купцам, которые тем временем стали выбираться за товарами не только на Нижегородскую, но уже и на Лейпцигскую ярмарку. Сама Грузия при этом производила крайне мало товаров (кахетинские вина начали выходить на рынки как раз к 1914 г.) Расходы на дворянское престижное потребление покрывались за счет жалования на русской службе и стремительно растущих долгов. Так что коллизия в основе сюжета товстоноговской постановки «Ханумы», когда разорившийся князь вынужден искать себе армянскую невесту с приданным, типична для второй половины XIX в.
Американский социолог Джек Голдстоун, виртуозно анализирующий процессы, приводившие к революциям в Европе в эпоху Раннего нового времени, показал, насколько был важен фактор демографического переизбытка мелкого дворянства. Когда абсолютные монархии положили конец усобицам, религиозным войнам и дуэлям, рост численности дворянства начал обгонять рост прочего населения, поскольку эта группа питалась лучше остальных. Через поколение или два дворянским детям становится все труднее находить источники существования по своим элитным притязаниям, особенно когда рядом растет конкурирующая элитная группа буржуазии. В ответ на свое «оскудение», дворяне, не попавшие или не желающие идти в офицерство, духовенство и чиновничество, начинают превращаться в престижных современных специалистов (адвокатов, врачей, инженеров) и в творческую интеллигенцию. Отсюда столько поэтов, романистов и особенно публицистов самого разнообразного толка, от крайне реакционных «стародумов» до самых левых прогрессистов. Этот процесс хорошо отслеживается на материалах Франции, где накануне революции 1789 г. почти полтора процента населения входило в дворянское сословие.
В Российской империи накануне 1917 г. было около 3 процентов дворянства (включая, напомню, многих, получавших звание вместе с продвижением по службе). В Тифлисе перепись 1891 г. дает 17,3 % дворянства! Конечно, это включает русских офицеров, но все равно по губернии, где уже точно было грузинское большинство, получаем 7 % дворянства. Подобные уровни притязания на благородное звание и соответствующие «чистые» занятия наблюдались только в царстве Польском с его знаменитой шляхтой. Теперь добавим к этому оскудение крестьянства, которое после отмены крепостного права столкнулось с рыночными силами, продолжая платить выкупные платежи дворянам. Крестьяне тоже переживали колоссальный демографический рост – за пореформенный период их численность более чем утроилась. А ведь на Кавказе так мало земли…
Другой социализм
Лидер грузинских меньшевиков Ной Жордания часто вспоминал потрясение от своего первого приезда на учебу в Варшаву. Хотя Польша виделась грузинским студентам страной совершенно западной, ее проблемы оказались им до боли знакомы: порывистая молодая шляхта, живущая в студенческой нищете надеждами на большое будущее для своей страны и себя во главе этой страны, скупые и хитрые еврейские коммерсанты, так напоминающие тифлисских купцов-армян, темная крестьянская масса и над всем этим – царские держиморды. Ответ – борьба за свободу! Только от кого?
Социал-демократия в условиях Грузии решала сразу четыре проблемы: давала оружие против русского чиновничества и самодержавия, армянской буржуазии, воссоединяла грузинскую дворянскую интеллигенцию с крестьянством, и, наконец, придавала национальному освобождению четкую прогрессивную ориентацию на Европу, точнее, Германию. Сочетание потрясающе сильное, тем более что грузинское крестьянство никогда не было общинным и потому оказалось более восприимчиво к европейскому индивидуализму, нежели фантазиям русских народников и эсеров. (Кстати, поэтому же в конце советского периода в Грузии так легко исчезают колхозы.) Наконец, меньшевистская платформа в РСДРП давала грузинской интеллигенции большую свободу и несколько меньший риск каторги, чем большевистская «партия профессиональных революционеров».
