Позвольте особо подчеркнуть, что сарказм и критика Дэвида Вудраффа, к которым я полностью присоединяюсь, направлены не против моделей рационального выбора как таковых. Эти модели имеют свою довольно ограниченную применимость, кстати, в анализе исторических ситуаций атомизации обществ, подобных Восточной Европе после развала коммунистических государств. Протест наш направлен не против рынка. Рынок есть один из исторически возможных и, более того, практически неизбежных на уровне сложных обществ механизмов широкой социальной координации. Структурированный, «глубокий» рынок с действенными, а не формально провозглашенными гарантиями доступа неотделим от свойственных нашей эпохе форм демократии, включая демократию в потреблении. Протест наш направлен конкретно против идеологической схоластики, представляющей рынки чисто техническими рациональными механизмами, а также против абсолютизации текущей фазы «глобализации» в качестве ортодоксальной нормы и конечной цели предшествующей истории.
История будет длиться столько, сколько существуют создаваемые людьми социальные системы, которые, как все сложные системы, изменчивы и невечны. Исследовательская программа наших дней должна продолжить задавать фундаментальные вопросы, которые ставили в свою эпоху первопроходцы социальных наук. Тогда индустриальный капитализм среди множества конфликтов изменял облик Европы. Сегодня это происходит уже на уровне всего мира. Поэтому ничуть не устаревают вопросы, которые некогда ставили Адам Смит, Маркс, Вебер и Дюркгейм: каким образом возникают социальные системы? Что такое государство? И что такое революции? Почему возникает демократия? В чем состоит динамика рынков? Как институционализируются противоречия? Как организационно закрепляются признаки и морфологическое строение обществ? Что создает чувства групповой принадлежности, этические нормы поведения, что позволяет нормально функционировать человеческим сообществам? Почему возникают варианты и локальные различия? Откуда берется и почему сохраняется социальное неравенство? Наконец, как происходят изменения внутри социальных систем, как рушатся старые и возникают новые системы? Для ответа на эти вопросы необходимо вначале сделать несколько теоретических отступлений, в которых мы рассмотрим такие, казалось бы, хорошо известные хрестоматийные категории, как нация, государство, капитализм.
Автономная власть государства и головоломка Nation building
Исследуя Восточную Европу и пространство бывшего Советского Союза, мы неизбежно сталкиваемся с национальным вопросом, окутанным грозовыми тучами эмоций и густым туманом идеологической мифологии. Разобраться с этим явлением нам помогут такие великие ученые, как Эрнст Геллнер и Эрик Хобсбаум – оба некогда беженцы из многонациональной Австро-Венгерской империи, состоявшиеся как ученые в британской университетской эмиграции
[58]
.
Нация, как показывает масса недавних исследований, есть не исконная родовая данность, а массовый политический проект. Не столько нации создают государство, сколько наоборот – реально существующие либо проектируемые государства создают собственные нации. Национальное сознание, по большому счету, есть способ идеологического соединения масс со своей национальной бюрократией и армией. У национальных проектов при некотором исследовательском усилии находятся вполне конкретные и изучаемые авторы – национальные просветители из среды исторических романистов, собирателей народных сказок, музыковедов, этнографов и краеведов. Следом появляются низовые активисты на уровне учителей и приходских священников, пламенные публицисты и пропагандисты и, со временем, политические вожди национальных движений. Их основная работа – создать из диалектных наречий, местных вариантов фольклора и крестьянских обычаев, изолированных в своем деревенском быту локальных этнических сообществ, общую национальную культуру, осветить ее публичные ритуалы (праздники, концерты, выносы флага), написать под определенным углом историю своего края – короче, выработать политико-культурные механизмы массового самосознания и чувства коллективной принадлежности (идентификации). Если эта работа по «пробуждению» нации оказывается успешна (а она, в силу различных исторических обстоятельств, далеко не всегда бывает успешна), то в итоге достаточно большое число людей принимает национальное самосознание как свое родное. Возникает сильное чувство национальной солидарности и преданности своему государству и его флагу. Процесс формирования наций может происходить как снизу, путем национально-освободительной борьбы за создание новых государств, так и сверху, когда уже существующее государство начинает упорядочивать своих подданных и прививать им общие патриотические представления через школьное образование, службу в армии и регулярные публичные ритуалы.
Государство представляет собой куда более ясный предмет анализа. Государство есть формально определенная иерархическая организация, которая стремится установить на четко очерченной территории суверенный законный контроль и различные виды социально-экономической координации. Здесь надо оговориться, что азбучное социологическое определение государства по Максу Веберу как «монополии на легитимное насилие» верно, но недостаточно. Координация экономических и социальных процессов на подвластной территории или, по выражению Герберта Спенсера, налаживание масштабной «принудительной кооперации» в обществе, есть не менее важное условие существования государственной власти.
Государства строят свою власть на двух взаимоусиливающихся основах. Во-первых, это вооруженный контроль, сдерживающий внешнее, завоевательское, а также внутреннее, безвластно-анархическое, насилие. Тот же вооруженный контроль используется для подавления восстаний, критики и прочих проявлений недовольства правителями. Наш современник Майкл Манн в уже классической статье «Автономная власть государства: происхождение, механизмы и последствия» называет эту вооруженную сторону государственности более древней и великой «деспотической властью»
[59]
.
Вторая и по ходу истории все более важная основа относительно автономной власти государства заключается в уникальной способности территориально координировать хозяйственную деятельность и социальное воспроизводство своих подданных, налаживать и направлять то самое «принудительное сотрудничество». Манн называет это «инфраструктурной властью». Чтобы не вдаваться в теоретические подробности, прибегнем к метафоре Пьера Бурдье, который писал, что у государства есть две руки. Правой рукой государства держат меч и изымают налоги. Это старинные деспотические функции власти. Левой рукой, которая выросла позднее под воздействием восстаний, революций, забастовок и политических протестов, государства возвращают блага обществу в виде налаживания денежной и судебной системы, присмотра за поведением рынков и безопасностью улиц, регулирования социальных конфликтов, создания систем общественного транспорта, здравоохранения, образования, экологической защиты. При этом правая и левая рука государства регулярно попадают в конфликт друг с другом, что служит основным источником политических коллизий современности на уровне правительств и парламентов, гражданских обществ и внутри самой государственной бюрократии
[60]
.
