Пожалуй, наиболее важным достижением девяностых годов стали работы Джованни Арриги. Соединив броделевскую традицию, миросистемный взгляд, идеи Чарльза Тилли о путях государствообразования и неовеберианский анализ исторических механизмов власти Майкла Манна, Арриги предпринял попытку аналитического описания циклов капиталистической гегемонии: генуэзских банкиров эпохи Ренессанса, голландских торговых компаний XVII в., британского индустриального империализма XIX в. и американской эпохи свободного предпринимательства после 1945 г. За счет сужения фокуса до анализа лишь механизмов подъема и упадка ведущих капиталистических групп каждой эпохи, Арриги добился очень четкой, теоретически выверенной и динамически изменяющейся картины основной миросистемной трансформации последних семи столетий (что, следует предупредить заранее, мало соответствует названию его основной книги – «Долгий двадцатый век»
[86]
.)
Миросистемный взгляд очень трудно представить в сжатом изложении. Это не теория, а эпистемологическое движение метатеоретического уровня, заявка на смену парадигмы всей науки XIX–XX вв. Основоположник миросистемного анализа Иммануил Валлерстайн лишь обозначил параметры макросоциальной науки будущего, которую предстоит наполнять конкретно-теоретическими построениями.
Возьмите такой пример. Валлерстайн в последние годы дружил и обменивался идеями с бельгийским ученым Ильей Пригожиным, который получил известность и Нобелевскую премию по химии за работы по сложным открытым системам и хаотическим переходам
[87]
. Весьма неординарный чикагский политолог Джон Паджетт уже много лет ведет работу по синтезу, с одной стороны, идей Броделя и Валлерстайна и, с другой стороны, теорий хаоса и эволюционной биологии, и пытается на этой основе создать сетевую бифуркационную модель возникновения капитализма во Флоренции времен Медичи
[88]
. С более эпистемологических позиций перспективы подобного синтеза исследует и социолог из Техаса Ричард Ли (недавно сменивший ушедшего в отставку Валлерстайна на посту директора Центра имени Фернана Броделя в Бингэмтоне)
[89]
. Однако сама возможность и пути применения идей Пригожина и эволюционной биологии в макросоциологическом анализе пока остаются такой же постоянно ускользающей надеждой, как управляемый термоядерный синтез.
Социальные капиталы и микроосновы общества
Для прояснения возможностей теоретического синтеза нам остается хотя бы указать на потенциальное значение наследия еще одного великого социолога поколения 60-х гг. XX в. Уже упоминавшийся француз Пьер Бурдье отточил концептуальный инструментарий для анализа организации поля культуры и социального структурирования поведения человека в общественных сетях
[90]
. Распространенна я ошибка – числить Бурдье в модном ряду авторов «французской теории». Однако Бурдье скорее стоит рассматривать в контексте противопоставления всей остальной интеллектуальной среде Франции, включая его бывших однокашников и приятелей Фуко и Деррида. Для понимания направления и тональности работ Бурдье действительно важно знать о его крестьянском провинциальном происхождении и, соответственно, чувстве полного отчуждения от парижской интеллектуальной среды второй половины XX в. Когда в Париже царили экзистенциалистские и марксизианские веяния, набыченный провинциал Бурдье занимал едва ли не консервативные позиции. Он не принял участия ни в движении против войны в Алжире, ни в протестах 1968 г. Но затем, с растущим разочарованием французских интеллектуалов в эгалитарных проектах, Бурдье становится все левее и критичнее. К моменту своей смерти в январе 2002 г. он занимал положение неоспоримо самого влиятельного интеллектуала Франции (каким некогда был Сартр) и при этом всеми признанного архикритика неолиберальной глобализации. Сочетание на французский манер философски усложненного языка, ярко выраженной критичности и, конечно, видной позиции в Париже создали Бурдье репутацию модного социального критика, которая мешает рассмотреть его действительные достижения. А они достаточно просты – тем и сильны.
Введя в свои построения понятие габитуса (что можно перевести как «действие, заданное привычкой»), Бурдье предложил одно из возможных решений давней головоломки соотношения индивидуальной воли и властвующей над ней социальной структуры. Что, кстати, и куда эффективнее упрощенных экономических моделей чисто рационального выбора. Но, пожалуй, ключевые понятия в социологии Бурдье – социальный капитал, поле и траектория. При всем своеобразии подхода, языка и тематики Бурдье, на самом деле он эпистемологически удивительно близок Валлерстайну и Тилли. Главное для всех авторов теоретических прорывов 1970-х гг. – стремление избавиться от абстрактно-нормативных категорий («чистого» капитализма или социализма, «истинной» демократии, «настоящего» искусства, и т. д.) и увидеть вместо них исторически сформировавшееся пространство, структурированное вокруг взаимосвязанных и противостоящих друг другу позиций. Каким образом те или иные личности, группы, институции оказались на своих позициях, какие траектории были связаны с этим, – ответы на эти вопросы проясняют весьма многое. По ходу своего движения по той или иной траектории действующие лица (игроки, агенты) каждого поля обретают или теряют (если траектория пошла вниз) долю социального капитала, характерного для данного поля. Так Бурдье исследовал поля художественного творчества и гуманитарных наук в своей родной Франции. Но так же можно исследовать и государства в миросистеме.
