Пока я занимался тщательным анализом доказательной базы, разбирая все, что следовало разобрать, по крупицам, дожидался других данных – данных по поиску. В моем случае, поиск сам по себе меня касался, как ни странно, мало. Конечно, я разработал план следственных мероприятий, который был утвержден, и на этом моя задача заканчивалась. Следователь не может просто бегать по улицам в поисках сбежавших подследственных. Но данных ждать обязан. И не просто ждать, а искать их.
Так, дело о расследовании случая, когда капитан Беклемишев пришел домой за тапочками, и чуть не с разбегу убил капитана милиции, занимающегося его розыском по месту жительства, вообще могло бы не попасть ко мне в руки. Но я самостоятельно просматривал все сводки. И не только по Москве, но и по России, хотя это была огромная работа. Конечно, без помощи компьютера справиться с ней было бы невозможно. Функция «поиска» меня существенно выручала. А поиск я проводил по ключевым фразам и понятиям. Естественно, постоянно включал самое маловероятное для получения результата – фамилии обвиняемых. Потом, правда, «поиск» расширил, включив в него и других фигурантов дела. Это и позволило натолкнуться на сообщение об исчезновении одного из адвокатов пострадавшей стороны. Причем исчез он в тот же день, когда пропали и, как я подозреваю, бежали от суда обвиняемые. Между этими фактами, как я понимал, существовала связь, хотя пока она не просматривалась, и на моей черновой схеме, которую я черчу при расследовании каждого дела, над линией, соединяющей два кружочка, появился жирный вопросительный знак. Возможно, это еще одна статья будущего обвинения, возможно, что‑то другое. В сути еще предстоит разобраться. Но, не имей я возможности отслеживать всероссийские сводки, до меня факт исчезновения адвоката просто не дошел бы. Никто, кроме меня, эти два дела в одно пока не связывал.
Другие, более широкие категории поиска давали мне много дополнительной работы, но такая работа была необходима. Эти категории поиска предоставляли мне все криминальные факты, в которых фигурировали чеченцы и спецназовцы ГРУ, причем даже по отдельности – те или другие. А в настоящее время фактов, в которых так или иначе замешаны чеченцы, в день приходится отслеживать по нескольку. И по многим приходится отправлять запросы для прояснения ситуации.
Но были и очень конкретные варианты запроса, которые могли бы дать мне нить для поиска. В ходе расследования обстоятельств текущего дела, и при ознакомлении с характеристиками и послужным списком всех обвиняемых, я дважды сталкивался с упоминанием отработанного удара, которым обладает капитан Беклемишев. Удар наносится в лоб, и при этом настолько резко и мощно, что у получившего этот удар ломается шейный позвонок. Именно таким образом капитан спецназа ГРУ убил капитана милиции, когда ночью заявился к себе домой за тапочками. И потому я вводил в запрос все случаи смерти от перелома шейного позвонка, независимо от того, где и при каких обстоятельствах это происходило, даже в автомобильной катастрофе, потому что тело можно было просто положить в машину, а потом машину разбить. Убийцу проще всего искать по почерку, если почерк характерный. А перелом шейного позвонка вообще‑то явление в следственной практике редкое. Так, дважды получив такие сведения, и именно с места дорожно-транспортных происшествий, я требовал дополнительной судебно-медицинской экспертизы. Дело в том, что сам удар в лоб, если его нанести мягкими тканями основания ладони, как это делает капитан Беклемишев, на лбу даже синяка не оставит. Но вследствие этого удара происходит прострел в затылочные области мозга, вызывающий растечение мозговой жидкости. То есть, даже если шейный позвонок выдержит и человек останется жив, после такого удара он гарантированно дураком на всю жизнь останется. Но оба случая, с которыми я столкнулся, обошлись без характерного признака. Мозговая жидкость не растекалась, то есть удар был недостаточно резким и, скорее, давящим, характерным для дорожно-транспортных происшествий. Пока мне не везло с фактами, но я был уверен, что эти отчаянные головы еще появятся на моем горизонте. И предстанут явно не добропорядочными гражданами. Такие люди, как мне кажется, уже едва ли смогут когда‑нибудь стать добропорядочными и законопослушными…
* * *
Кабинет, что мне выделили в Москве, был угловым, несмотря на тесноту, имел целых два ненужных здесь окна и располагался рядом с лифтом, от соседства с которым постоянно вибрировала стена. Я сидел на втором этаже и лифтом не пользовался, но другие сотрудники, как мне казалось, только тем и занимаются, что разъезжают в лифте. Странно, но, несколько раз поднимаясь по необходимости на верхние этажи, я не слышал в самом лифте того шума, который был слышен в моем кабинете. Однако все считали меня временным человеком в следственном комитете и потому выделили самое плохое помещение. Я тоже считал это помещение для себя временным, поскольку надеялся вскоре успешно завершить дело и получить постоянный, более удобный кабинет.
Но сначала следовало завершить дело.
В дверь постучали. Навещали меня редко, и я больше работал в одиночестве, сидя за компьютером, изучая материалы. Как‑то так повелось, что мне на компьютер даже необходимые для работы документы пересылали, хотя можно было бы просто спуститься из канцелярии на этаж ниже и передать мне то, что требовалось. Мне вообще казалось, что московские коллеги не одобряют мою старательность и напористость, которой им самим зачастую не хватает. Но меня это мало трогало. Я привык добиваться своих целей и не смотреть при этом на реакцию окружающих.
– Да-да, войдите…
Дверь неторопливо открылась, и спиной ко мне, заканчивая разговор с кем‑то, оставшимся в коридоре, вошел человек в мундире подполковника ФСБ. И только за порогом уже повернулся ко мне. Улыбнулся не к месту.
– Утро доброе. Артур Юрьевич?
– Да… – Я не стал вставать из‑за стола, отвечая невежливостью на невежливость.
– Подполковник Страховщиков, ФСБ России. Меня зовут Максим Николаевич. Примете для беседы?
– Садитесь, – предложил я, показывая на стул. – На какую тему беседа?
– На тему, имеющую непосредственное отношение к расследуемому вами уголовному делу по обвинению трех офицеров спецназа ГРУ в преднамеренном убийстве мирных жителей.
Подполковник ФСБ не понравился мне какой‑то внешней холеностью с чуть заметным высокомерием. Отношение московского чиновника к чиновнику провинциальному. И не важно, в какой области эти чиновники работают. Московские всегда выказывают к остальным легкое пренебрежение. Я сам в этом многократно убеждался.
– Милости прошу. Буду рад любой новой информации, – сказал я, но сразу осекся. – Или я не прав? Или вы от меня ждете информации? Вы из какого управления?
– Из федерального. Занимаюсь розыском.
– В таком случае, вы – мне в помощь, как я понимаю…
– Примерно, – вяло согласился Максим Николаевич. Может, это и не вялость была, а московская вальяжность, не знаю. Однако, если он ко мне пришел, причем по вопросам текущего дела, ему есть что сказать.
– Я готов выслушать вас.
