С точки зрения литературы – это шедевр. Одна беда – «Архипелаг ГУЛАГ» – произведение, претендующее на документальность. На правду. А в этом смысле дело обстоит хуже некуда. С достоверностью книга и рядом не лежала. Это выясняется даже при самом поверхностном обращении к фактам. Нагромождение ужасов по большей части не соответствует действительности. Весь «Архипелаг» состоит из натяжек, передержек и подтасовок. То есть имеются там реальные человеческие истории, возможно, и правдивые. Впрочем, и это не факт. Рассказы очевидцев – тем более, лагерные рассказы и легенды – дело такое… К тому же, что основа произведения – это «лагерные байки», которые являются фольклорным жанром – таким же как «морские», альпинистские или «охотничьи» рассказы или хипповские «телеги». И в этом жанре свои законы. Не знать Солженицын этого просто не мог, он ведь все-таки был не студентом журфака.
Вот как оценивает произведение в своих «Воспоминаниях»
Л. А. Самутин, тоже изрядно посидевший, которого уж явно не отнесешь к любителям Сталина: «Спустя четверть века, листая рукопись „Архипелага“, я снова увижу описание „пыточного следствия“, да еще в тех же самых словах и красках, которые помнятся мне еще с того, немецко-военного времени. Это картины, сошедшие почти в неизменном виде с гитлеровских газетных статей и страниц пропагандистских брошюр. (Здесь и далее выделено мной. – А. Щ.) Теперь они заняли десятки страниц „Архипелага“, книги, которая претендует на исключительность, объективность и безупречность информации… Из-за водянистости, отсутствия строгой организации материала и умения автора затуманивать сознание читателя, играя на его чувствах, при первом чтении проскакивает как-то незамеченным одно очевидное несоответствие. Красочно и драматично рисуя картины „пыточного следствия“ над другими, дошедшие до Солженицына в пересказах, он затем на доброй сотне страниц будет рассказывать не столько о самом себе в роли подследственного, сколько о том, в какой обстановке протекала жизнь в следственной тюрьме: как заключенные читали книги, играли в шахматы, вели исторические, философские и литературные диспуты. И как-то не сразу придет мне в голову несоответствие картин фантастических пыток с воспоминаниями самого автора о его благополучном пребывании в камере… Общие рассуждения о следствиях вообще, о которых слышал из пятых или десятых рук автор, внимания не заслуживают. Описания камерного быта были бы интересны, не топи автор читателя в болотах невыносимых длиннот и скучных подробностях. Да и прямого отношения к делу они не имеют. И так ясно: сухо, тепло, белье даже. Правда, вот библиотекарша неумело пользуется косметикой. Но тут, как говорится, „мне бы ваши заботы…“
Попытки обобщений не лезут ни в какие ворота. Так, говоря о Колыме, Солженицын упоминает о сотнях тысяч заключенных, обитавших в тамошних лагерях в 1937 году. Но согласно документам, их в тот год было 70 414 человек. Цифры – из архивов НКВД. В этой структуре во внутренних документах не врали никогда. За вранье ставили к стенке без вопросов. Да и для того, чтобы перевезти на Колыму указанное Солженицыным количество зэков, а также продовольствие для них, автомашины для доставки в лагпункты (а они находились в сотнях километрах от Магадана), горючее для машин… Не хватило бы никаких пароходов. Железной дороги туда до сих пор нет. Нормальную автомобильную трассу открыли только недавно. Максимальное же количество заключенных на Колыме было в 1952 году – 199 726 человек.
И так у Александра Исаевича во всем. Другое дело, повторюсь, написано-то сильно. Напор автора увлекает – и не дает заметить нестыковки. Так, Солженицын, описывая этап, сначала говорит, что все ценные вещи отбирают при „шмоне“ перед посадкой. Потом – что их отбирает конвой и блатные. А в Магадане этап снова оказывается в „кожаных пальто и дорогих костюмах“, с деньгами и ценными вещами. Хотя, из предыдущих страниц следует, что у них уже отобрали чуть ли не всё.
Чтобы лучше продемонстрировать, как трансформируется действительность в литературном пересказе, я обращусь к творчеству другого писателя, прославившегося лагерной тематикой, – Варлама Шаламова. А точнее – его рассказу „Последний бой майора Пугачева“. По нему недавно ещё фильм поставили. Напомню сюжет. Майор Пугачев, фронтовик попадает в плен к немцам, а после, конечно же, прямиком на Колыму. Там, осознав, что в лагере все равно не выжить, он подбивает группы таких же, как он, фронтовиков, на побег. Они захватывают оружие, немножко „мочат“ охрану и уходят в тайгу. Их настигает погоня – и они погибают свободными и с оружием в руках… Красиво.
На самом деле был на Колыме такой случай, и там в самом деле засветился майор Пугачев. Да только вот на самом-то деле из двенадцати бежавших семеро были власовцами, пятеро – полицаями, добровольно перешедшими на службу немцам, и только один – бывший морской офицер, посаженный, кстати, не за политику, а за убийство милиционера при отягчающих обстоятельствах, а до войны имевший еще две судимости по „уголовке“. Милая такая компания. Кстати, после побега ворота лагеря остались открытыми – но остальные зэки почему-то в тайгу не двинули. А ведь Варлам Шаламов тоже считается чуть ли не самым достоверным описателем колымских лагерей. И возникает вопрос: а что он еще добавил для большей эффектности? И что присочинили другие авторы?»
Что касается Солженицына, то он в 1974 году был выслан из страны и стал вести жизнь известного эмигранта.
Честно говоря, я очень жалею, что в случае с «Архипелагом» КГБ плохо сработал – и эта рукопись не исчезла в комитетских архивах. Слишком много породила она зла для России…
Теперь Комитету больше ничего не оставалось сделать, как арестовать Солженицына и выслать его в ФРГ. Разумеется, там он быстро сделался русским писателем № 1. И до сих пор является самым известным – по крайней мере, из авторов ХХ века.
Непонятая звезда
Да только вот вышла незадача. Дело-то в том, что из следующих книг Солженицына – в частности, «Красного колеса», выяснилось, что Александр Исаевич по взглядам отнюдь не западник. А, скорее, наоборот, православный национал-патриот, который именно с этой точки зрения ненавидит коммунистов. Это видно, кстати, и из «Архипелага».
«Будучи высланным из СССР в 1974 г., Солженицын на Западе, однако, повел себя совсем не так, как можно было бы ожидать от прозападного либерала, а выступил с позиций русского национализма против разлагающеюся Запада и особенно против „образовашцины“. Т. е. как раз против либеральной прозападной интеллигенции, причем именно против ее политически ангажированного диссидентского крыла. Весьма ядовито и метко Солженицын охарактеризовал тот слой, который был социальной базой диссидентства и который через полтора десятилетия после высылки Солженицына стал еще и главной движущей силой демократического движения».
(А. Лебедев)
Мало того. «Красное колесо» можно смело назвать антисемитским произведением. Согласно ему, евреи если и не единственные виновники революции, то очень много сделали для ее победы. Для демократического Запада это выглядело диковато.
В этом нет никакого противоречия со всем сказанным в предыдущей главке. Солженицын и в самом деле ощущал себя «главным инженером человеческих душ». Великим русским писателем. С теми самыми идеями. Почему было не воспользоваться шансом – получить на Западе высокую трибуну и начать оттуда вещать? Для достижения поставленной цели годятся любые средства. В том числе – слукавить, где надо, дабы внушить публике свои идеи.
