Таким образом, стремление Европы к выстраиванию «свободного» энергомоста на Каспий сегодня обречено на взаимность со стороны азиатско-каспийских государств. Их стремление преодолеть трубопроводную зависимость от РФ только подогревается неуклюжими проявлениями российской энергетической политики, такими, как блокирование доступа казахстанской национальной нефтегазовой компании «КазМунайГаз» к нефтеперебатывающим и перевалочным мощностям «Мажейкяй Нафта» в Литве. Учитывая стратегический и долгосрочный характер планов по созданию новых «транскаспийских маршрутов» и взаимную заинтересованность сторон, есть все предпосылки к тому, чтобы эти планы реализовались.
Значит ли это, что у России нет возможности столь же стратегически противостоять планам по демонтажу ее транзитной монополии? Безусловно, не значит. С технической точки зрения российские маршруты удобнее «обходных», а модернизация и расширение российской ГТС дешевле поднимаемых с нуля транзитных проектов. Главная проблема — политическая неспособность Москвы обеспечить системную заинтересованность среднеазиатских поставщиков в российских правилах игры, и, главное, неоформленность самих этих правил. В известном смысле, сам стиль российской энергополитики на постсоветском пространстве делает российскую газотранспортную монополию крайне «непопулярной» в глазах соседей. Некоторые характерные для него особенности отчетливо проявились в ходе газового конфликта с Украиной.
Во-первых, это предпочтение посреднических («оффшорных») схем в совместных экономических проектах прямым межгосударственным (или государственно-корпоративным) отношениям. Не случайно российско-украинский конфликт вокруг поставок газа начался весной 2005 года как столкновение двух принципиально разных проектов создания газотранспортных консорциумов: российского и украинского. Президент России неоднократно лично поднимал вопрос о российско-германско-украинском консорциуме и передаче под его управление украинских газопроводов. Украинская позиция (после прихода к власти Виктора Ющенко в январе 2005 года) состояла в том, что газораспределительные сети Украины были, есть и будут государственной собственностью. Предложения Киева оказались весьма созвучны давней идее Туркменистана о создании межгосударственного (в формате Туркменистан — Казахстан — Россия — Украина) консорциума по экспорту, импорту и транзиту газа, в рамках которого участники могли бы совместно регулировать взаимные поставки «голубого топлива» и его транзит. В ходе официального визита Виктора Ющенко в Туркменистан в марте прошлого года эта позиция была поддержана Украиной. В отличие от российской модели международного консорциума, отдающей предпочтение «корпоративно-транснациональным» вариантам управления трубопроводами, туркменский и украинский варианты предусматривают сохранение национальной собственности в газотранспортной системе.
Аналогичный подход исповедуется Россией при экспорте и реэкспорте газа в СНГ и Европу. Наибольшую выгоду от складывающейся монопольной ситуации в энерготранзите получает отнюдь не бюджет Российской Федерации. И даже не сам «Газпром», обладающий трубой-регулятором и долгосрочными контрактами на поставку среднеазиатского газа, а некие особые фирмы-посредники, в том числе зарубежные («Транснафта», ИТЕРА, «Сибур», а теперь и «РосУкрЭнерго»). Главными активами этих связанных с газовым монополистом оффшоров являются двухстраничные контракты, которые позволяют извлекать многомиллиардные прибыли из общенародной собственности (на недра и транспортную инфраструктуру) для узкой группы физических лиц. Это создает искусственные транзакционные издержки во взаимоотношениях России с прирубежными странами. «Газпром» поставляет газ республикам СНГ по принципиально непрозрачной многоярусной системе цен: вначале идут в ход первичные, отгрузочные расценки, затем к ним добавляются наценки на подготовку к поставкам и на транспортировку. Конечная же стоимость газа в пределах других республик состоит из цены с учетом упомянутых наценок, к которой добавляется наценка транспортирующей организации, составляющая, как правило, не менее половины итоговой стоимости продукта.
Во-вторых, это односторонний псевдопрагматический подход. Создается впечатление, что Россия и «Газпром» действуют в прирубежных странах, не слишком заботясь о привлечении их элит на свою сторону и демонстрируя безразличие к некоммерческим аспектам взаимоотношений. Это в равной мере касается и среднеазиатских государств как основных поставщиков «Газпрома», и Украины как его основного транзитера, и тем более всех стран-потребителей в СНГ. В долгосрочном и даже среднесрочном плане эта стратегия не может быть эффективной.
В современной большой политике простого ре-сурсного превосходства слишком мало. Побеждает тот, кто:
• умеет инкорпорировать интересы контрагентов,
а главное:
• формирует правила игры.
Пока еще имея силы воздерживаться от ратификации договора к Энергетической хартии, то есть полного принятия чужих правил игры на континенте, Россия совершенно не озабочена выработкой собственных. На данный момент в основе постсоветской энергополитики лежит не стройная система правил, регулирующих взаимные поставки и транзит, а совокупность относительно произвольных и зачастую несогласованных между собой решений и договоренностей. Стратегически это играет против «Газпрома» и его монополии, поскольку — «монополия обязывает». По меньшей мере — к выработке устойчивой системы взаимоотношений в подотчетном пространстве. Без этого она не может чувствовать себя уверенно — особенно учитывая наличие таких игроков, как ЕС, и становление таких региональных центров силы, как Казахстан и Украина.
Заключение.
ОТ ЧАСТНОГО ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО БИЗНЕСА — К ГОСУДАРСТВЕННОЙ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКЕ
Россия имеет шансы сохранить контроль над системой газовых артерий Северной Евразии лишь в том случае, если ее транзитная монополия будет основываться на учете долгосрочных интересов партнеров. Прежде всего — среднеазиатских поставщиков, отношения с которыми представляют собой уникальный геостратегический ресурс России. Имея надежные «тылы» в Средней Азии, Россия сможет уверенно чувствовать себя в «энергодиалоге» с Евросоюзом. Эти тылы необходимо укрепить в первую очередь. Тех действий, которые предприняты в этом направлении, — таких, как подписание пятилетнего контракта с Казахстаном или заключение договора с Узбекистаном о разработке месторождений на условиях СРП (соглашения о разделе продукции), — явно недостаточно. И дело не только в том, что их положительный эффект во многом нивелирован Соглашением от 4 января, но и в том, что они заведомо не имеют долгосрочного и стратегического характера. Правомерен вопрос: какой должна быть новая методология отношений со стратегическими поставщиками, странами Средней Азии? Прежде всего в ее выработке будет полезно воспользоваться «подсказкой противника». В рабочих материалах Трехсторонней комиссии (доклад «Новая Центральная Азия: в поисках стабильности») были сформулированы опорные тезисы, призванные сыграть роль своего рода «стабилизационного пакта» для региона. Во-первых, это создание сети новых транспортных коммуникаций по линии Восток — Запад в противовес существующим маршрутам. Во-вторых, укрепление демократии и рыночной экономики в новых независимых государствах. И, в-третьих, переход от отношений «геополитического типа» к экономической конкуренции. В переводе на язык реальной политики «загадочный» третий пункт означает — недопустимость любых форм «блоковой политики», приводящей к консолидации стратегических поставщиков и транспортировщиков сырья. Противодействие этой консолидации является императивом энергетической безопасности ЕС.
