– Муса, я пришла спросить у тебя, что случилось в Екатеринбурге?
Он поднял на нее истерзанный взгляд. Смотрел долго, не сразу сумев вернуться от своих мыслей к земным заботам.
– Что ты слышала про это?
– Мне только передали, что там большие неприятности. Наших арестовали?
– Я не могу ни до кого дозвониться. То же самое и у Вахи. Он пытается всех своих хороших знакомых обзвонить – никто не отвечает. А выходить на плохих знакомых я ему не советовал. Излишний интерес вызовет излишнее внимание к нему самому. Это тоже ни к чему. Через него могут и до нас добраться.
– У меня сведений больше, – сказала Мария. – Была попытка захватить химическое производство... То самое, о котором мы говорили.
– Этого не может быть. Время не подошло. Срок назначен только на завтрашний вечер...
Ага, старик проболтался.
– И тем не менее их всех взяли. И кто-то из парней сдал не только остальных, теперь фээсбэшники знают, что акции готовятся одновременно в двадцати городах, и стараются перетрясти всех чеченцев на местах. Они могут все сорвать. Знаешь, как Высоцкий пел: «Идет охота на волков, идет охота...» Именно на облаву нарвались Джабраил с Али. Нам надо быть осторожнее.
– Надо... – согласился Муса и совсем сгорбился.
Она смотрела на него с сожалением. Мария в самом деле жалела старика. Что, впрочем, не помешало бы ей при необходимости убрать Мусу с дороги. Но это время еще не подошло.
– Мне кажется, что ты немного скис. Мы все переживаем смерть твоего сына. Но нам, и тебе и мне, и Умару – следует делать дело. У тебя есть возможность за Джабраила отомстить, и ты не должен этой возможностью пренебрегать.
Глубокий, с хрипотцой вздох остановил ее монолог.
– Нет у меня уже такой возможности...
– Что ты говоришь? Когда очередной сбор?
– Не будет сбора.
– Почему?
Он минуту помолчал, отвернувшись, потом заговорил уже устало. Вспышка эмоций отняла у Мусы слишком много сил, и теперь он старился просто на глазах Гавроша. Превращался в развалину, не способную к действию. А ведь у него многие концы операции в руках. Надо добиться, чтобы эти концы перешли в руки Марии.
– Ваха разговаривал со своими людьми... Они не хотят с нами работать. Они боятся потерять здесь свой дом. Слишком привыкли к спокойной жизни.
– А они не знают, откуда у них такая спокойная жизнь? Они не знают, почему местные не всегда желают с ними воевать?
– Потому что они – чеченцы! – Муса сказал с гордостью, которая опять проснулась, и даже выпрямился на пару секунд.
– Десять лет назад никто не слышал о чеченцах. И никто их не боялся. Это теперь боятся, потому что воюют и гибнут такие парни, как Джабраил. Это они создали репутацию народу. И обеспечили Вахе более-менее спокойную жизнь.
– В этом ты права.
Она стукнула кулачком по столу.
– Привыкли они спать на мягком... – презрительно прошипела, словно угрожая по-змеиному, и глаза ее сузились. – А Ваха не может им приказать?
– У них не военные отношения. Он боится, что если заставит одного, то другие от него отвернутся. Среди них, я понял, тоже идет борьба за власть, и он не хочет потерять влияние.
– Тоже боится за свой дом?
– И за свое положение.
– А ты за свой дом не боишься?
– В моем доме сейчас живут, наверное, русские офицеры. Дом большой и удобный. Когда я вернусь, там уже ничего не останется... Если я вообще вернусь...
Гаврош не дала старику углубиться в мрачные мысли. Нельзя позволять ему делать это.
– Ни один человек из окружения Вахи не желает работать с нами?
– Только вертолетчик согласен.
– Вислоносый?
– Да.
– Но он же не чечен.
– Он работает за деньги. К тому же он верующий мусульманин. Но это все бесполезно... У меня нет людей.
Гаврош вспомнила записку Хаттаба. Пришло, кажется, время брать операцию в свои руки. Только пока еще не следует избавляться от Мусы. Пока он может и пригодиться. А потом будет видно...
– Ты знаешь, как найти этого вертолетчика без Вахи? Адрес, телефон...
– Знаю. Только лучше работать через Ваху. Так надежнее. Как-никак местные пока еще прислушиваются к его мнению.
– Его мнение, считай, уже ничего не значит. Можешь забыть даже его имя.
– Как? – не понял Муса и насторожился.
– Ваха отказал в помощи не нам с тобой. Он отказал в помощи даже не Хаттабу. Он отказал в помощи своему народу. Ваха приговорен...
Он посмотрел на нее долгим взглядом. На слова другого человека Муса, может быть, не отреагировал бы так, как на слова этой женщины.
– Ваха сильный. Он выдержал войну с местными авторитетами и выстоял.
– Потому что я его пожалела и поддержала. Но он этого не знает. А я поддержала его потому, что он чеченец. Я так думала раньше. Сейчас собирай вещи, вы с Умаром уходите отсюда.
– Почему?
– Потому что скоро сюда приедут люди Вахи. Те из его людей, кто еще захочет пойти за него уже без него. Такие тоже могут быть. Ты знаешь тейп Вахи?
– Его тейп не имеет сильного голоса дома.
– Но они могут прийти.
– Зачем?
– Искать тебя.
Муса ничего не понял, но у него не было сил углубляться в детали. А если и понял, то не было сил сопротивляться волевому решению этой женщины.
– Умар, собирай вещи...
– Выйдете отсюда, – объяснила Гаврош Умару, – останавливаете машину и едете до троллейбусной остановки «Мебельная фабрика». Там или уже будут вас ждать, или вы немного подождете. Муса...
– Да, Гаврош? – Как быстро он из командира стал ее подчиненным. И даже ничто в недавно крепком духом боевике не шевельнулось, не восстала гордость, не пробудились воспоминания о днях, когда он сам был сильным и авторитетным.
– Кто еще знает, где расположилась моя группа?
– Только Ваха и его телохранитель. И еще врач с водителем.
– А те люди, которые были на собрании? Ты говорил им что-нибудь?
– Про лагерь они не знают. Но они знают главное...
Гаврош в раздумье прошлась по комнате за спиной у старого чеченца. Он не оборачивался.
– Это плохо. Как бы их вместе собрать? Может быть, ты позвонишь Вахе и скажешь, что я хочу побеседовать с ними. Сразу со всеми. Скажи, что у меня есть новости из дома и из Екатеринбурга. Вертолетчика не надо. Об этом особо предупреди. Он пока – лишний.
– Уже вечер...
Она не обратила внимания на его явное нежелание.
